Книга Вдали от безумной толпы - Томас Харди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут Оук увидал Батшебу и пытливо на нее поглядел; его до крайности удивило, что памятник поставлен Троем, и ему хотелось знать, как она к этому отнесется. Но она была не слишком взволнована; душевные потрясения, казалось, стали заурядным явлением в ее жизни. Она поздоровалась с Габриэлем и попросила его взять оставленную Троем лопату и засыпать углубление землей. Пока Оук исполнял ее желание, Батшеба подобрала цветы и принялась их рассаживать, расправляя корешки и разглаживая листочки с той нежной заботливостью, с какой женщины обычно обращаются с растениями, которые словно чувствуют это и хорошо принимаются. Затем она велела Оуку сказать церковному сторожу, чтобы тот отвел в сторону нависший прямо над ними свинцовый желоб под пастью химеры во избежание в будущем подобного несчастья. Чувствуя, что у нее в сердце нет любви и осталась одна лишь горечь, вызванная инстинктивной ревностью, Батшеба нарочито проявляла великодушие; под конец она даже стерла с памятника пятна грязи, как будто ей нравились написанные на нем слова, и отправилась домой.
Происшествие у морского побережья
Трой брел по направлению к югу. У него было немало оснований искать пристанища где угодно, только не в Уэзербери: и отвращение к однообразной жизни фермера, и горестное воспоминание о той, что лежала на кладбище, и раскаяние, и неприязнь к жене. Вспоминая печальные обстоятельства кончины Фанни, он знал, что никогда не забудет этой картины и теперь ему уже невозможно жить в доме Батшебы. К трем часам дня он приблизился к гряде однообразных холмов, которая тянется вдоль берега моря, образуя барьер, отделяющий обработанную область внутри страны от сравнительно пустынной прибрежной полосы. Прямо перед ним вставал склон холма в добрую милю длиной, на который взбегала прямая белая дорога; передний и задний склоны постепенно сближались, смыкаясь на уходящей в небо вершине конуса, примерно на высоте двух миль. На всем протяжении этого унылого косогора нельзя было обнаружить в этот ослепительный день ни одного живого существа. Трой взбирался на холм по крутой дороге, усталый и подавленный, – такого состояния ему уже много лет не приходилось переживать. Воздух был теплый и влажный, и вершина холма, казалось, все отступала, по мере того как он поднимался.
Наконец он добрался до перевала, и еще невиданная величавая картина вдруг поразила его, как некогда поразил взор Бальбоа[39] открывшийся перед ним Тихий океан. Необъятное море, кое-где прочерченное легкими линиями, словно выгравированными на его стальной глади, расстилалось до самого горизонта, а справа близ порта Бедмут заходящее солнце разметало по морю свои лучи; на его блистающей, словно отполированной, поверхности медленно гасли краски.
Ни в небе, ни на земле, ни на море глаз не улавливал ни малейшего движения, кроме вскипанья у ближайших скал молочно-белой пены, обрывки которой, как языки, лизали прибрежные камни.
Спустившись с холма, он очутился в небольшой бухте, окруженной скалами. Трой стряхнул уныние, решил отдохнуть и выкупаться, а потом уже идти дальше. Он разделся и бросился в воду. Трой был умелым пловцом, ему стало скучно плавать в закрытой бухте со стоячей, как в пруде, водой и захотелось покачаться на волнах океана; он быстро проплыл между двумя огромными утесами, которые можно было назвать Геркулесовыми столбами этого миниатюрного Средиземного моря. На его беду, мимо бухты проходило течение, о котором он даже не подозревал; не представляя трудностей даже для самого легкого суденышка, оно было чревато опасностями для пловца, подхваченного им невзначай. Трой почувствовал, что его повлекло куда-то влево, а затем мощным рывком выбросило в открытое море.
Тут он вспомнил, что это за место и какая у него зловещая слава. Не один бедняга, рискнувший здесь купаться, молил Бога послать ему смерть на суше, но его мольбы, как и мольбы Гонзало[40], оставались безответными. Трой начал уже смутно опасаться, что и его постигнет такая же участь. Кругом не было ни одного суденышка; только вдалеке над морем вставал Бедмут, казалось, равнодушно взиравший на его отчаянные усилия, а по соседству с городом неясно вырисовывалось беспорядочное сплетение снастей и мачт у входа в порт. Трой выбился из сил в бесплодных попытках проникнуть обратно в бухту и теперь от слабости держался в воде на несколько дюймов глубже, чем обычно, стараясь дышать носом; то и дело он переворачивался на спину, плыл баттерфляем и прибегал к другим приемам, наконец он решил испробовать последнее средство – лечь на воду в слегка наклонном положении и постараться где-нибудь достичь берега, постепенно легкими толчками прорываясь сквозь течение. Это не требовало особенных усилий… Он не знал, где ему удастся выбраться на сушу, так как берег медленно и безнадежно проплывал мимо него; все же он явно приближался к оконечности длинной косы, выступавшей справа на фоне залитого солнцем неба. Взгляд пловца был прикован к этой косе, то была его последняя надежда в нашем мире, полном загадок. Внезапно что-то пронеслось мимо оконечности косы, это была шлюпка, направлявшаяся в открытое море, там сидело несколько матросов.
У Троя мгновенно воскресли силы, он решил продолжать борьбу. Загребая воду правой рукой, он стал махать левой, бить ею по воде и кричать что есть мочи. Из шлюпки можно было разглядеть его белую фигуру в уже потемневшей на востоке воде, и матросы сразу же заметили его. Повернув шлюпку, они дружно налегли на весла, и она понеслась в его сторону; через пять-шесть минут двое матросов втащили его на корму.
Они принадлежали к экипажу брига и были посланы на берег за песком. Заметно похолодало, Трой весь продрог, и матросы дали ему кое-что из одежды. Они обещали отвезти его на берег поутру и, не теряя времени – час был уж поздний, – взяли курс на рейд, где стояло их судно.
Ночь медленно опускалась на необозримые водные просторы. Невдалеке, там, где береговая линия делала извилину, уходя к горизонту длинной темной полосой, начали загораться цепочкой желтые огоньки, возвещая о том, что здесь находится город Бедмут и на его главной улице зажигают фонари. Над водой только и слышно было, что скрип весел, шлюпка летела вперед, и, по мере того как сгущались сумерки, свет городских фонарей становился все ярче, их отсветы, падавшие на море, рассекали волны, как пылающие мечи. Наконец перед ними выросли смутные очертания кораблей, и через минуту они подплыли к своему судну.
Возникают сомнения. Сомнения рассеиваются
Трой отсутствовал уже несколько дней, и это слегка удивляло Батшебу, но при этом она испытывала чувство облегчения, однако ничто не могло вывести ее из состояния холодного безразличия. Она знала, что навсегда связана с Троем, не видела никакого выхода из создавшегося положения и не могла рассчитывать ни на какую случайность. Батшеба больше не думала о своей красоте и равнодушно, как бы со стороны, взирала на ожидающую ее печальную участь; будущее рисовалось ей в одних мрачных тонах. Ее юная гордость была уязвлена, но вместе с тем утихли и ее тревоги о будущем, ибо всякие опасения допускают и хороший, и дурной исход, а Батшеба уже не ждала ничего хорошего в жизни. Рано или поздно – вероятно, не слишком поздно – ее муж вернется домой. И тогда дни их аренды Верхней фермы будут сочтены. Вначале агент по аренде поместий проявлял известное недоверие к Батшебе, преемнице Джеймса Эвердина, полагая, что женщине, да еще такой молодой и красивой, не по силам управлять фермой; но завещание дядюшки было составлено столь необычно, перед смертью он не раз восхвалял ее хозяйственные способности, а она сама так энергично и разумно распоряжалась многочисленными отарами и стадами, неожиданно попавшими ей в руки еще до заключения арендного договора, что в ее силы поверили, и больше не возникало возражений. В последнее время она стала сомневаться, не отразится ли как-нибудь факт ее замужества на ее юридическом положении; однако перемена фамилии, по-видимому, прошла незаметно, и ясно было лишь одно: в случае если по ее вине или по вине мужа в январе не будет внесена арендная плата, с ними не очень-то станут церемониться, да они и не заслуживают снисхождения. А если придется покинуть ферму, им не миновать нищеты.
