Книга Тайны мозга. Почему мы во все верим - Майкл Шермер

Либертарианцы – сборище людей, которые ездят на электромобилях, поглощают блюда в стиле «фьюжн», курят травку, смотрят порно, выступают в поддержку проституции, использования золотого запаса, ношения оружия, потрясают Конституцией, муссируют отделение церкви от государства, требуют снижения налогов и в целом являются антиправительственными анархистами.

Да, как и в двух других стереотипах, в данном присутствует элемент истины. Но в основном либертарианцы выступают за индивидуальные свободы, однако мы признаем: для того чтобы быть свободными, мы должны быть также защищенными. Ваша свобода размахивать руками заканчивается там, где находится мой нос. Как объяснял Джон Стюарт Милль в своей книге 1859 года «О свободе», «единственная цель, которая оправдывает человечество в целом или людей по отдельности при попытке ограничить свободу действий любого из их числа, – это самозащита. Это единственное назначение, для которого сила может быть по праву применена к любому члену цивилизованного сообщества вопреки воле этого члена, чтобы предотвратить нанесение вреда другим».[291] Развитие демократии было важным этапом в одержании победы над тиранией магистрата, на протяжении веков царившей в европейских монархиях. Но как отмечал Милль, беда демократии в том, что она может привести к тирании большинства: «Необходима также защита от тирании преобладающего мнения и чувств, от склонности общества навязывать путем других средств, отличных от гражданских наказаний, свои идеи и обычаи как правила поведения для тех, кто возражает против них; чтобы сдержать развитие и по возможности предотвратить формирование индивидуальности в условиях, не соответствующих гармонии, и побуждать все личности придавать себе сходство с собственным образцом».[292] В сущности, именно по этой причине основатели нашей страны издали Билль о правах. Эти права нельзя отнять, каким бы значительным ни оказалось большинство в условиях демократических выборов.

Либертарианство опирается на принцип свободы: все люди вольны мыслить, верить и действовать так, как они считают нужным, если только они не посягают на соответствующие свободы других людей. Разумеется, дьявол кроется в деталях выражения «посягательство», однако существует по меньшей мере десяток основных свобод, нуждающихся в защите от притязаний:

1. Власть закона.

2. Права собственности.

3. Экономическая стабильность, достигнутая благодаря защищенной и заслуживающей доверия банковской и финансовой системе.

4. Надежная инфраструктура и свобода передвигаться по стране.

5. Свобода слова и печати.

6. Свобода собраний.

7. Образование для масс.

8. Защита гражданских свобод.

9. Полноценная армия для защиты наших свобод от нападок других государств.

10. Эффективные полицейские силы для защиты наших свобод от нападок других людей в пределах государства.

11. Жизнеспособная законодательная система для введения справедливых и беспристрастных законов.

12. Действенная судебная система для беспристрастного контроля за соблюдением этих справедливых законов.

Эти основы охватывают нравственные ценности, принятые и либералами, и консерваторами, и как таковые, образуют фундамент для моста между левыми и правыми. Разрастется ли когда-нибудь либертарианская партия настолько, чтобы бросить вызов двум доминирующим политическим силам и создать жизнеспособную трехпартийную систему? Сомневаюсь по той простой причине, что либертарианцам свойственно недолюбливать крупные и могущественные политические партии. Пытаться организовать либертарианцев – все равно, что сгонять в стадо кошек. Тем не менее в контексте паттерна политических партий и нравственных ценностей, лежащих в их основании, либертарианская позиция переформировывает основания двух других. Не требуется ни изобретать нечто новое, ни вводить его в систему. Эти ценности глубоко укоренены в нашей природе, следовательно, почти наверняка останутся сравнительно постоянным компонентом будущих политических паттернов.

Убеждение и истина

Заявления об убеждениях в политике и в науке – не одно и то же. Когда я говорю: «Я верю в эволюцию» или «Я верю в Большой взрыв», это звучит совсем иначе, чем когда я заявляю: «Я верю в фиксированный подоходный налог» или «Я верю в либеральную демократию». Эволюция и Большой взрыв либо были, либо нет, и все свидетельства указывают на то, что они были. Вопрос происхождения видов и происхождения вселенной – в принципе, загадки, которые можно разгадать с помощью большего количества данных и более удачной теории. Но вопрос о правильной форме налогообложения или структуре правительства зависит от общих целей, которых предстоит достичь, поэтому больше данных и усовершенствованная теория способны помочь нам лишь в том случае, если цель установлена. Однако определение этой ключевой политической цели зависит от сугубо субъективного процесса политических дебатов, в которых обе стороны выступают в защиту образа жизни, который они считают наилучшим. Так вышло, что я считаю фиксированный налог намного более справедливым, нежели прогрессивный, потому что не думаю, что людей надо наказывать более высокими налогами только потому, что они упорным трудом и творческим подходом добились более высоких доходов. Но мои друзья-либералы возражают, что прогрессивный налог справедливее, так как по людям с более низким доходом одна и та же налоговая ставка бьет больнее, чем по людям, доход которых выше.

Хотя наука не в состоянии разрешить такие вопросы справедливости ко всеобщему удовлетворению, можно и должно приводить обоснованные доводы для научного информирования политических убеждений: порой заявления об убеждениях в политике мало чем отличаются от заявлений об убеждениях в науке. Я сам много раз пересекал эту границу, наиболее примечательный случай – в книгах «Наука добра и зла» и «Рыночный разум». На практике я отвергаю натуралистическую ошибку (которую иногда называют ошибкой «есть и должно быть»), согласно которой тому, что есть, не следует определять должное, то есть если дело обстоит тем или иным образом, это не обязательно означает, что так оно и должно обстоять, или если что-то естественно, это не значит, что оно правильно. В некоторых случаях так оно и есть, в других – нет. Я твердо убежден, что при построении общества мы должны ориентироваться и даже опираться на информацию, полученную благодаря реалистическому взгляду на человеческую природу и на двенадцать наборов данных, которые я представил для нее; провалившиеся коммунистические и социалистические эксперименты показывают, что происходит, когда игнорируешь естественное – люди гибнут сотнями миллионов.

Еще один пример пересечения границы между «есть» и «должно быть» можно найти в книге Тимоти Ферриса «Наука о свободе» (The Science of Liberty), в которой он сочетает демократию и науку.[293] Так Феррис утверждает, что политическое убеждение Джона Локка, согласно которому все люди должны быть равными перед законом (один из факторов построения Конституции США), в XVII веке представляло собой непроверенную теорию. Его могли опровергнуть. Мы могли дать женщинам и чернокожим право голоса и обнаружить, что демократия неэффективна, если ее не практикуют только белые мужчины, как это было во времена Локка. Но этого не произошло. Мы провели эксперимент и получили однозначно положительные ответы.