Книга Россия. Прорыв на Восток. Политические интересы в Средней Азии - Эдвард Аллворд

Восходящая луна – образ любимой

Вариации на тему любви и любовных чар услаждали поэтов и читателей Востока в течение сотен лет. Древняя чагатайская и персидская традиция продолжала жить и в конце XIX века среди каракалпаков, казахов, таджиков, туркменов и узбеков. Поэзия все еще рассказывала о размолвках влюбленных, горьких разлуках или отчаянной страсти, выражавшейся во вздохах, слезах, стенаниях и беспрестанных горестных упреках. Посредством сложных форм традиционных арабских метрических конструкций (аруз) романтическое настроение выражалось возвышенным стилизованным языком. Брови, ресницы, губы, волосы сравнивались с кривой саблей, шипами, луной и соловьем, тополем или кипарисом, тюльпаном и розой.

Один из самых знаменитых в этом жанре – чагатайский лирик Коканда Мухаммад Мукими. Иногда он сочинял злободневные стихи, но больше следовал старым сюжетам в своих четверостишиях и поэмах:

Словно светлейшая луна твое лицо,Оно словно зеркало, в котором отразилось совершенство.Ты – причина любовной разлуки.Мои соперники льнут к тебе.Ты упоительна, как цветущий тюльпан.Как может мужчина, видящий тебя, сохранить рассудок?Пользуясь таким расположением людей,Ты сделала скитальцем и истощила меня.О ты, чье лицо светлее луны.Твои губы – рубины, зубы – сверкающие жемчужины.Из-за тебя в голове моей грохот Судного дня,А ты ускользаешь, словно пери.

Хотя литература казахских степняков, казалось бы, могла дать свои образы «любимой», она предпочла городской идеал красоты, что явилось примечательным свидетельством влияния чагатайской литературной традиции на кочевников. Это показал в 1884 году Абай Кунанбаев:

Белое чело – сиянье серебра.Прекрасные глаза,Полумесяцами брови.Красотой она подобна молодому месяцу.Безупречен изгиб прекрасных плеч.От грудей исходит пьянящий аромат граната.Совершенна полнота этих двух плодов,И манит к себе ее гибкий стройный стан!

Вслед за поэтами XIX века, которые сохраняли чувственный образ красавицы средневековой литературы, авторы исторических романов воссоздавали красоту прошлого в другом жанре и в условиях другой социальной системы (коммунистической).

Начиная с «Отган кунлар» («Минувшие дни»), первого узбекского романа (1922), написанного Абдуллой Кадыри (Джулкунбай), сюжет которого целиком посвящен трагедии полигамного брака, тянется эта знакомая картина: «Ее черные косы разметались в беспорядке по подушке; черные как смоль глаза с густыми загнутыми ресницами были устремлены в одну точку, словно изучая что-то… черные изящные дуги прекрасных бровей вдруг изогнулись, нахмурившись, словно испугавшись чего-то… луноликое, без малейшего изъяна, белое лицо покрылось легким румянцем, словно от смущения… И она, откинув одеяло белыми руками, коснулась черной родинки справа от прелестного носика, нарисованной непревзойденно искусной рукой природы, подняла голову с подушки и села. Под желтой сатиновой рубашкой чуть приподнялись ее молодые груди… Этим ангелом в девичьем теле… была Кумушбиби!»

Не менее поэтичен образ возлюбленной, выведенный в «Абае» (1942–1947) Мухтара Ауэзова. Основная тема романа при этом остается все той же – несчастье, исходящее от договорных браков: «Серебряные шолпы (подвески) позвякивали в ее косах, розовый румянец щек подчеркивал чистоту ее кожи. Входя, она улыбалась сдержанной и все же игривой улыбкой, приоткрывая ровнехонький ряд зубов… [у нее] был такой же подбородок [как у прежней возлюбленной], округлый и изящный, такие же черные шелковые волосы… такой же носик, чуть вздернутый в вызывающей очаровательной манере. Ярко-красные губы, изящно очерченные и ребячливые, черные брови, протяженной линией поднимающиеся к вискам, как крылья ласточки… Она походила на восходящий молодой месяц – новый, и все же тот же самый».

Изображая идеал женской красоты, поздние чагатайские поэты и новые авторы исторических романов воспроизводили образы средневековых шедевров, творя в манере автора поэмы «Фархад и Ширин» Алишера Навои (1484). Среди 5600 рифмованных двустиший (бейтов) этой поэмы содержатся такие строки, посвященные героине Ширин:

Злоумышляла с бровью будто бровь,Как сообща пролить им чью-то кровь.

А губы – нет живительнее губ,И нет сердцегубительнее губ!

Как от вина – влажны, и даже видИх винной влаги каждого пьянит.

Хоть сахарные, но понять изволь,Что те же губы рассыпают соль,

А эта соль такая, что онаСладка как сахар, хоть и солона.

А родинка у губ – как дерзкий вор,Средь бела дня забравшийся во двор,Чтоб соль и сахар красть.

И о ресницах нам сказать пора:Что ни ресничка – острие пера,

Подписывающего приговорВсем, кто хоть раз на пери бросит взор.

А стан ее – розовотелый бук,Нет, кипарис, но гибкий, как бамбук.[2]

Изысканные образы Алишера Навои не имеют ничего общего с атрибутикой, которой пользовались народные сказители. Они тоже рассказывали романтические истории о Фархаде и Ширин или Лейле и Меджнуне, которые пользовались любовью во всей Средней Азии. Эти истории о неразделенной любви стали основой для жанра сентиментальной трагедии, принятого джадидами в начале 1900-х годов с дидактической целью модернизации среднеазиатской семьи и социальной жизни.

Привыкнув изображать своих женщин в традиционном стиле, писатели тем не менее охотно приспосабливались к чужой реальности, которую олицетворяли русские девушки. Они производили сенсацию, появляясь на публике свободно, без паранджи. В 1898 году Садриддин Айни изложил в стихах на таджикском языке свое восторженное изумление при виде циркачки по имени Нина:

Благоухающей прошлой ночьюЯ увидел [ее] в цирке и поразился.Это дитя Европы, русское диво.Ее плечи и грудь, как белые нарциссы.Ее лиц прекрасен.Этому юному существу четырнадцать лет.Как бы хотел робкий мужчина оказаться в ее объятиях.Она – утешение души, она душа Вселенной,Стройный кипарис в летящих одеждах.Если хочешь забыть свое имя,О Айни, выпей кубок во славу этой баловницы!

Нина у Айни не более поражала местное население, чем Лиза Махмуда Ходжи Бехбуди. В пьесе Бехбуди «Отцеубийца» героиней является русская проститутка, обслуживающая «местных» и, следовательно, пользующаяся дурной славой. Но узбекские обожатели говорят о Лизе высокопарным языком, в традиционном среднеазиатском амурном стиле:

Друзья, я выпил вина и вспомнил о нежной Лизе. О дорогая Лиза!О Лиза дорогая, дорогая Лиза, где ты?Судьба-тиранка заставила меня страдать из-за разлуки с ней.Аллах всемогущий, невозможно, чтобы она не пришла [ко мне].

Подобные поэтические стереотипы побудили писателя-джадида Абдурауфа Фитрата создать сатиру на поэтов направления «соловей-роза» и их нереальных женщин и высказаться за поэзию здравого смысла. Такова его поэма на таджикском языке «Бич предостережения», написанная в 1914 году: