Книга Гладиаторы - Джордж Джон Вит-Мелвилл

Колыхаясь на волнах этой тихой пристани, согреваемые любовью, еще более возвышавшей красоту этого земного рая, они с мирной совестью и без боязни пили из кубка счастья, благодарные за настоящее, со светлой надеждой на будущее.

Вчера им угрожало кораблекрушение, завтра они могли выдержать новые небесные грозы и переплывать бушующие моря; возможно было даже, что и после того, как они пережили много опасностей и бедствий в жизни, будущность сохранит им еще немало их. Однако теперь всюду была тишина, солнце, довольство, безопасность и покой. Они наслаждались минутой, и красота этих двух юных существ, стоящих один подле другого на палубе галеры и окруженных ореолом великой радости, была подобна божественной красоте.

— Мы никогда не разлучимся здесь, — прошептал Эска.

Они склонились к борту галеры; его рука нашла руку подруги, и он пожал ее нежно и робко.

Глядя на него большими любящими глазами, полными слез, она все более и более склонялась к нему так, что ее щека коснулась его плеча. И, показав пальцем на небо, она медленно отвечала ему серьезным тоном, чуждым сомнения и страха:

— Эска! Мы никогда не разлучимся там!

Часть третья

Глава I

«ЦАРСТВО, ВОССТАВШЕЕ НА СЕБЯ»

Приближался праздник пасхального агнца — праздник, обыкновенно сзывавший со всех концов Сирии чад Израиля в священный город на молитву; праздник, установленный в воспоминание их освобождения от удручающего фараонова рабства и в ознаменование выполнения пророчеств через падение избранного народа и национальное уничтожение под царственным могуществом Рима. Однако даже и эта Пасха, празднуемая последний раз в этом основанном Соломоном храме, по разрушении которого, несмотря на его священную славу, не должно было остаться камня на камне, привлекла огромное множество потомков Авраама. Они стекались со всех частей Иудеи, Самарии, Галилеи, Персии и других стран, как бы только для того, чтобы увеличить страдания голода и удвоить ужасы осады. Верные букве своей религии, строгие блюстители всех внешних обрядов, не допускающие никаких послаблений в строгости закона, иудеи тысячами и десятками тысяч толпились в своем священном городе, а между тем Тит все теснее и теснее замыкал его «железным кольцом осады», и видно было, как над оплотами парили римские орлы, готовые неудержимо устремиться на свою добычу.

Тишина страшного погрома царила даже в молчаливый час ясного полдня, когда солнце сверкало на белых, изваянных башенках храма и горело огнем на его вызолоченной кровле. Было что-то угрожающее в огромных черных кипарисах, как бы указывавших на небо предостерегающим жестом. Невольно возникала мысль об ужасном кровопролитии при виде множества коршунов, носившихся на своих огромных крыльях по всем открытым местам или тяжело поднимавшихся с земли после насыщения какой-нибудь отвратительной падалью, сочившейся с их клюва. Иерусалим лежал, как находящаяся в агонии царица: с прекрасным лицом, изменившимся от истощения, с величественным челом, сдавленным диадемой, с истомленными членами, дрожащими от боли под багряной одеждой и золотом.

Внутри стен в ужасающем контрасте сочетались великолепие и нищета, кощунственное веселье и полное отчаяние, военная помпа и гнет голода. Под тенью царственных сооружений, посреди улиц гнили непогребенные трупы, и никто не заботился убрать их. Всюду, где только два или три фута земли были укрыты от солнца, можно было видеть какого-нибудь несчастного, приползшего сюда, чтобы здесь умереть. Мраморные столбы, стройные притворы, белые террасы и величественные сады свидетельствовали о богатстве города и тщеславии его жителей, а между тем исхудавшие лица людей, бродивших туда-сюда и смотрящих на землю с целью найти что-нибудь годное для пищи, и, с другой стороны, отсутствие остатков и отбросов на мостовой ясно указывали, до какой степени редки были даже эти омерзительные средства пропитания.

Иерусалим, построенный на двух холмах, лежащих один против другого, со своими покатыми крышами, спускавшимися с одного холма и соединявшимися с другим, после того как их пересекала узкая долина, был удивительно приспособлен для обороны. Более высокий холм, на котором были расположены верхний город и храм, по своему естественному положению мог считаться неприступным, а нижний отличался таким крутым и утесистым всходом, что доступ к нему даже для хорошо обученных войск был почти невозможен. Помимо этой природной силы, город был защищен стенами невероятной вышины и прочности, получал еще большее значение благодаря большим четырехугольным башням, из которых каждая могла вмещать грозный гарнизон, и был снабжен резервуарами воды и всем необходимым для войны. При своих пороках, преступлениях и внезапных порывах ярости, близкой к безумию, Ирод Великий обладал вместе с тем доблестями государственного человека и солдата и не преминул употребить для безопасности своей столицы все средства, какими располагал. Он лично наблюдал за сооружением одного из укреплений, возведенного с большим трудом и огромными издержками, и прибавил три очень высокие башни, назвав их именами своего друга, брата и несчастной жены — Гиппиком, Фасаилом и Мариамной. Эти башни были сооружены из колоссальных глыб мрамора, так искусно прилаженных и затем скрепленных рукой работника, что все здание казалось вырезанным из гигантской массы камня.

В царствование этого пышного монарха эти башни внутри были не чем иным, как дворцами. В них были комнаты для гостей, залы для пира, портики и даже фонтаны, сады и цистерны. В них хранилось множество драгоценных камней, золотых и серебряных ваз и всяких богатств этого могущественного, но бесчеловечного и жестокого царя Иудеи. Укрепленный Иродом, Иерусалим мог бы успешно бороться даже против римской армии.

Агриппа Первый, позднее пораженный ужасной болезнью и «съеденный червями», как простой смертный, хотя он и придал себе атрибуты божества, также начал ряд укреплений вокруг города, которые могли бы взять верх над всеми усилиями врага. Но иудейский монарх был слишком рабом своего царственного владыки в Риме, чтобы пренебречь подозрениями последнего и провести свой проект, дальше, и, хотя постройка стены по великолепному плану и была начата и даже доведена до значительной высоты, однако она никогда не достигла тех колоссальных размеров, какие должна была иметь по первоначальному расчету.

Даже в том случае, если бы враг проник в Иерусалим и блокировал его, все же нужно было брать храм, являвшийся также городской крепостью. Это великолепное сооружение, истинное казнохранилище богатств и центр набожности Иудеи, истинный символ этой национальности, к которому так сильно тяготело потомство Иакова, было расположено на вершинах самого высокого холма и царило и над верхним и над нижним городом. С трех сторон храм был тщательно укреплен с необычайным искусством; с четвертой расстилалась пропасть, защищавшая его от всякой случайности. Обладать храмом значило бы, так сказать, взять в руки весь город. Положение его не было лишь важным вопросом для одних осажденных, так как его великолепие возбуждало и жадность осаждающих. Все украшения архитектуры были применены к его внутренним галереям, столбам, портикам и стенам. Даже внешние двери были из меди, серебра или золота; перекладины были из кедрового леса или из других ценных пород дерева, инкрустированных драгоценным металлом, толстыми пластами которого были покрыты дверные косяки, подсвечники в виде ветвей и карнизы — словом, все, что только можно было облечь в такую дорогую одежду. Лестница в пятнадцать ступеней, которая вела из двора женщин к большим Кориноским вратам, с двойными дверями, вышиной в сорок локтей, стоила столько талантов золота, сколько в ней было ступеней.[37]