Книга 1000 белых женщин. Дневники Мэй Додд - Джим Фергюс

Эпилог

Дж. Уилл Додд
Чикаго, Иллинойс
23 февраля 1997 год

Аббат Антоний-из-Прерий умер утром 7 декабря 1926 года, всего через две недели после того, как дописал свой эпилог к тетрадям Мэй Додд. Сегодня аббатство Св. Антония-пустынника, основанное им на холме над рекой Паудер, является действующим монастырем. Именно здесь я совершенно случайно начал свои поиски – вероятно, аббат Энтони назвал бы это совпадение чудом, – и впервые приехал в резервацию, имея при себе рекомендательное письмо к моим родственникам по линии, связывающей мою прабабку Мэй Додд и шайеннов.

Монахи из аббатства заинтересовались моей фамилией – и с нескрываемым любопытством, ведь им была хорошо известна легенда о Мэй Додд, и они до сих пор служат литургии и предаются созерцанию в скалах, среди которых она умерла. Через них я свел знакомство с девяностошестилетним Гарольдом Черные Сливы, который считается старейшим из живых потомков великого шайеннского вождя Маленького Волка.

Гарольд живет со своей внучкой, которую не случайно зовут Мэй Глотай-Черные-Сливы, в типовом многоквартирном доме в городке Лейм Элк, в штате Монтана, в индейской резервации на реке Тонг. Как и многие подобные городки в резервациях Америки, это унылое место со всеми приметами третьего мира. На стене заброшенного здания без окон через улицу от дома Гарольда долго красовалась надпись кроваво-красным маркером – непременный девиз гетто – Палицию на…

Монахи мне уже сказали, что в молодости Гарольд учился в колледже за пределами резервации и стал известным адвокатом в Обществе коренных американцев. В течение многих лет он работал правозащитником в своей резервации, представляя шайеннов – часто безвозмездно – на различных переговорах индейских народов.

Письмо, что я принес Гарольду Черные Сливы, было тем самым, которое я обнаружил в семейном архиве, которое побудило меня начать это расследование и слухи о котором преследовали нас с братом все детские годы. Это было единственное уцелевшее письмо Мэй Додд, адресованное ее детям – Гортензии и Уильяму – в Чикаго.

Письмо написано на листе пожелтевшей бумаги, вырванной из тетради, простым химическим карандашом, и сильно выцвело за долгие годы. Оно датировано 10 июня 1875 года, с припиской: «Где-то на территории Небраска к северу от реки Ниобрара».

Согласно результатам моих изысканий, 10 июня 1875 года Гортензия и Уильям, который приходится мне дедом, жили с родителями Мэй в их доме в Чикаго, на улице Лейк Шор-драйв. Сама же Мэй по-прежнему находилась в приюте для душевнобольных Лейк Форест, в частном заведении, расположенном за городом на берегу озера Мичиган, в тридцати милях к северу от города. Оно существует и сейчас, хотя успело не раз сменить название, следуя веяниям времени, и в настоящее время известна как «Дюны безмятежности». Разумеется, никаких больничных записей за 1870-е годы не сохранилось, но, согласно официальной семейной истории, Мэй умерла в лечебнице следующей зимой по неизвестной причине. Она похоронена на нашем фамильном участке на кладбище Лэйк Форест – по крайней мере, там стоит ее могильный камень.

Подобно всем старинным состоятельным семьям Чикаго, наша семья весьма разветвленная, у нас множество родственников, так что мне приходилось часто бывать на этом кладбище на похоронах, в том числе моего брата Джимми, убитого во Вьетнаме. Его могила расположена неподалеку от могилы нашей прабабки Мэй Додд.

Мой дед, Уильям Додд, и его сестра, Гортензия, смогли прочитать письмо своей матери лишь через много лет после того, как оно было написано. Не желая пугать детей безумным посланием их безумной матери, о которой они почти ничего не знали (им сообщили, что она умерла, когда они были еще крохами), родственники Мэй хранили ее письмо в банковской ячейке, о чем ее дети узнали только после смерти бабушки и дедушки. К тому времени Уильям и Гортензия были уже взрослыми. Таким образом, они получили письмо своей матери через двадцать с лишним лет после его отправки – доставка затянулась, даже по меркам того времени. Письмо это довольно короткое и написано как будто в спешке.

Мои драгоценные Гортензия и Уильям!

Я доверила это письмо моей хорошей подруге, Герти Маккартни, широко и печально известной в западных прериях под именами «Грязная Герти» и «Джимми-погонщик». Не знаю, дойдет ли оно когда-нибудь до вас! А если дойдет – доведется ли вам прочитать его. В каком-то смысле отправлять это письмо – все равно, что закупорить его в бутылку и бросить в бескрайнее море трав прерии, отчаянно надеясь, что однажды волны выбросят ее к вашим ногам.

Но есть кое-что сильнее этой дикой надежды; я каждодневно молюсь за вас, уповая, что с вами все хорошо и что вскоре мы с вами увидимся. У меня сейчас нет ни времени, ни места, чтобы рассказать вам обо всем, что со мной приключилось. Я веду подробный дневник своего путешествия, чтобы однажды вы смогли узнать всю историю жизни вашей матери. Сейчас я могу лишь коротко сообщить, что меня забрали от вас силой и поместили в приют для умалишенных. Моя любовь к вашему отцу, Гарри Эймсу, была приравнена к «безумию» – драгоценным итогом которого стали вы. Я об этом нисколько не жалею, что бы ни было потом. Я не знаю, что сталось с вашим отцом. Наверно, лишь ваш дедушка сможет объяснить вам это – если только отважится.

В настоящее время я живу в западных прериях в племени индейцев-шайеннов… Ох, боже мой, должно быть, это покажется вам полным безумием… Я замужем за индейцем по имени Маленький Волк, великим вождем своего народа… Господи, возможно, это письмо – не такая уж хорошая затея, если подумать, и только утвердит вас в мысли, что ваша мама действительно «ку-ку», как сказала бы моя подруга Герти. Что ж, теперь слишком поздно переживать об этом… Я ношу ребенка Маленького Волка и рожу вам братика или сестричку ближайшей зимой. Со мной здесь есть и другие – я хочу сказать, другие белые женщины. Мы все участвуем в важной правительственной программе, о которой вы когда-нибудь узнаете. Надеюсь, что тогда вы будете очень гордиться вашей матерью. Больше я сейчас сказать не могу.

Пожалуйста, помните, что вы оба навсегда в моем сердце, что не проходит ни минуты, чтобы я не думала о вас или не хотела снова стиснуть вас в объятьях. Однажды, надеюсь в скором времени, так и будет: я вернусь к вам, это я вам обещаю, дорогие мои! Всеми фибрами моего существа я желаю этого.

Пожалуйста, думайте обо мне как о вашей любящей матери, Мэй Додд

Гарольд Черные Сливы ослеп, но сохранял ясный ум, и, пока его внучка, Мэй, читала ему письмо, я сидел на краю его потрепанного, давно не чищенного дивана. Во время чтения я снова вспомнил, что фраза «отправиться на Запад жить с индейцами» стало в нашей семье эвфемизмом выражения «слететь с катушек».

Эту историю рассказывали впечатлительным детям, но я думаю, что только мы с Джимми по-настоящему верили в нее.

Но в тот момент, оглядывая блеклый интерьер панельного дома, я – дитя привилегированного общества – мог думать лишь о том, как далеко я нахожусь от привычного мира и как одиноко, должно быть, чувствовала себя моя прабабка в прериях. И именно тогда у меня вдруг исчезла последняя тень сомнений в правдивости этой истории.