Книга Генерал Ермолов - Татьяна Беспалова

— Поживи среди чужих — познаешь, в чём печаль, — вяло огрызнулся Фёдор.

Так они вошли в казарменный двор — небольшую площадь, со всех сторон уставленную длинными строениями, сложенными из грубо отёсанного камня. Крыши казарм, крытые тёсом, вымощенный булыжником плац, будка часового, оружейные склады — всё было новым, чистым, свежебелёным и недавно выкрашенным. В дальнем конце площади, в самом углу, как положено, располагалась баня. Из её невысокой трубы струился ароматный кизяковый дымок. В центре площади под навесом коновязи, возле яслей стояли кони и лежали казацкие седла и сбруя. Пахло конским навозом, свежеиспечённым хлебом и домашним теплом.

В самом начале ночи, едва освободившись из железных объятий кольчуги, смыв с лица и рук вражью кровь, Фёдор провалился в тяжёлый сон без сновидений. Проснулся с рассветом. Нетерпимо ныл ушиб на груди — след от удара палицы чеченского латника.

Фёдор, пошатываясь спросонья, вышел на крылечко казармы. Из тени коновязи, как кладбищенский призрак, возник татарчонок Мурза. Подошёл бочком, заговорил робко на ломаном русском языке:

— Твой коня нашёл Ярмул. Дал хлеба, лечил доктор. Сердитого Гишаню приставил плеваться и ухаживать....

— Что ты мелешь? — насторожился Фёдор.

— Гришаня зовёт тебя. Твой конь ему надоел. Говорит: раз жив остался — пусть сам за зверем ухаживает...

— Где мой Соколик? — Фёдор вскочил, забыв о боли в груди.

— Там... — Мурза неопределённо махнул грязной рукой. — Генеральская конюшня, тепло, овёс, Гришаня...

* * *

В день кровавого сражения губернатор Кавказа, генерал-полковник Алексей Петрович Ермолов бродил по бранному полю. Он широко ставил ноги, обутые в ботфорты, легко перешагивал через обугленные пеньки и распростёртые тела. Увидев солдата в русской форме, раненого, беспомощного или придавленного к земле смертельной усталостью, командующий подходил к нему, смотрел в лицо, заговаривал. При нём неотлучно находились Кирилл Максимович с генеральским конём в поводу. Адъютанты, Бебутов, Самойлов и Нилов, следовали за ними. Замыкали шествие двое ногайских татар в перепоясанных кожаными кушаками халатах и войлочных шапках, с носилками наперевес.

В правой руке, в горсти, Ермолов сжимал Георгиевские кресты. Вытаскивал по одному, опускал на грудь раненого страдальца или вкладывал в заскорузлую, грязную и окровавленную ладонь. Говорил и ласково, и строго:

— Прими на память о победной баталии, герой. Отечество благодарит тебя, а я, грешный, горжусь твоей храбростью...

Максимович осенял себя и награждённого героя крестным знамением. Офицеры салютовали шашками.

Так бродили они по полю весь вечер до темноты между обгоревшими пнями и лошадиными трупами. Пока не набрели на потерянного Фёдором Соколика.

— Алексей Петрович, взгляните-ка! — первым всполошился Николаша Самойлов. — Красивейший карабахский жеребец, а седло казацкое и ранен он. Вот жалость!

— Похоже, в ногу пуля попала, — предположил Кирилл Максимович. — Эх, подойти бы поближе, ваше сиятельство, да посмотреть....

— Кто же решится подойти к такому? — возразил Бебутов. — Не подпустит. Смотрите, он уж косит на нас недобро... Карабахские скакуны известны своей боевой выучкой — никому не подчинится, пока жив его всадник. Впрочем, нам-то этот конь знаком.

— Правда твоя, Бебутов, — подтвердил Алексей Петрович. Генерал опустил огромное своё тело на поданный заботливыми руками Кирилла Максимовича походный стул. — Это конь казака Туроверова. Того самого, что сгинул в этих треклятых горах два месяца назад.

— По всему выходит, что не сгинул, — приговаривал Кирилл Максимович. В карманах его мундира сыскалась свежая ещё краюха белого хлебца. И теперь старый ординарец Ермолова пытался подступиться к раненому коню, держа на вытянутой ладони вкусную приманку.

— Давно хлебца-то не едал, бродяга, — приговаривал Кирилл Максимович. — На-а-а-а, попробуй! Нетто лучше голодать? Отведай!

И конь склонил голову, потянулся к лакомству, раздувая влажные ноздри. Сделал в сторону старого солдата несколько осторожных шагов, позволил взять за уздечку, принял заботу.

* * *

— Это не конь вовсе, а дикий зверь лесной, — кривился Гришаня. — Дохтур как пулю ему вынимал, как мазью генеральской мазал, как бинтовал — всё ничего! А меня, только приблизился, — цоп за плечо! Да больно так!

Гришаня принялся стягивать через голову рубаху, чтобы показать Фёдору нанесённые Соколиком увечья.

— На! Гляди, казак! — Фёдор мельком глянул на костлявое тело казачка и мигом отвернулся. — Чего морду-то воротишь? С тебя причитаеца. А чести-то сколько! А почёту! Сам Лексей Петрович через Максимовича человечью мазь для этого зверя передали. А он и счастья своего не разумеет!

— Отзынь, рябая морда! — буркнул Фёдор. Он ласкал пальцами белую звезду на лбу вновь обретённого друга. Соколик, смежив веки, стоял смирно, дышал неслышно.

— Экий ты счастливый, братишка! — нашёптывал Фёдор в его острое ушко. — Экий ты красивый! Слава Господу — хоть ты живой!

— Рябая али гладкая — всё одно причитаеца! — не отставал Гришаня. — Я тоже могу подвиги свершать! Слышал я, как Фенев рассуждал насчёт твоего геройства. Будто ты смерти вовсе не боисси, будто герой ты из героев, будто положил в землю чеченцев один не менее пяти десятков. Оно, наверное, и правда. Есаулу-то виднее. Да только вот я, а не Фенев на крепостной стене с канонирами стоя, всю картину боя видел. Посносили бы вам головы чеченские лыцари, коли не выскочил из крепости его превосходительство господин подполковник Верховской во главе славной гусарской конницы. Если б не оне, быть бы вам мёртвыми всем до единого! Уж так они на вас насели, так сражалися! Да что и говорить, сильно много их было. Одно слово, несметные полчища из лесу выскочили. И это несмотря на то, что накануне кто-то из ваших же казаков цельный их лагерь изловчился взорвать. Этот феверк нам со стены тоже был отлично-хорошо виден. От славная случилась баталия! Сам Лексей Петрович на коне сидючи войском командовал. Вестовые шныряють туда-сюда, приказы расносют, пушки палят да так, что все заряды расстреляли. И далее...

— А далее умолкни, — не выдержал Фёдор.

Уходя, казак чувствительно протянул Гришаню вдоль спины ножнами Митрофании.

— Правду, правду бают о тебе, будто в снегах горних лазая, ты умом тронулся, будто околдовала тебя девка чеченская!.. — вякал ему вослед неугомонный Гришаня.

* * *

В тот день начала октября Фёдор вывел Соколика на прогулку. Они сошли по дощатым мосткам в чисто выметенный двор, остановились перед воротами конюшни. Соколик всё ещё припадал на левую переднюю ногу, но совсем чуть-чуть, едва заметно. Благодаря рачительным заботам Фёдора рана на ноге коня быстро зажила, и гарнизонный эскулап заверил казака, что со временем следы увечья исчезнут совсем. Гришаня волокся следом, сонно сопя и почёсывая безволосую грудь в вырезе нечистой рубахи.