Книга Ученица Калиостро - Далия Трускиновская

Маликульмульк вздохнул — все сходилось, все соответствовало.

— … я полагал, что больше никогда в жизни не увижу эту французскую ведьму, — продолжал Мей. — Но я был ей необходим, чтобы избавиться от Андреаса фон Гомберга и от прочих, имевших отношение к убийству Дивова. Она угрожала, что сообщит про смерть горничной в управу благочиния и назовет убийцу вместе с его покровителем. Она льстила мне, клялась, что без меня она обречена…

— А вернее всего, она подцепила вас на тот же крючок, что и фон Гомберга, — сказал Паррот. — И пообещала полдюжины королевских бриллиантов. Вы слушайте, Крылов, слушайте! Прежде чем этого господина увезут в управу благочиния, он еще расскажет, как вам морочили голову портретом и прочими чудесами ловкости! Ну, откуда взялся портрет?

— Фон Гомберг нарисовал после того, как ловко выследил господина Крылова. Мы ведь его сразу приметили, — сказал картежник. — А Андреас возле дома фрау фон Витте еще и расспросил кучера его экипажа, тот ему все выложил, и имя, и должность, и холостое положение, жалости достойное… Назвался же тем фальшивым именем, которое он употребить изволил, — Яковом Княжниным. Вот и вся загадка.

— Это что еще за погоня? — спросил Паррот, глядя в окно.

Тут Маликульмульк услышал стук копыт. Действительно, не меньше трех лошадей резво приближалось к «Иерусалиму». Вдруг Паррот расхохотался.

— Ну, господа, у нас одной заботой меньше!

Лошади встали. Минуты не прошло, как в зал ворвался граф де Гаше.

— Где она? — ни с кем не здороваясь, спросил граф.

— Мы упустили ее, — сказал Паррот. — Она заморочила голову господину Крылову, а тем временем ее слуга с каретой отправился в лес и ждал ее там. Если поторопитесь, можете догнать. Они, наверно, выедут на Митавскую дорогу. Постарайтесь заставить ее отпустить компаньонку.

— Прекрасно! — граф де Гаше, не прощаясь, покинул зал, и тогда рассмеялся Давид Иероним.

— Эта история так просто не кончится, — еле выговорил он. — Граф будет гоняться за ней по всей Курляндии.

— Думаете, она сумеет его одурачить? — спросил Паррот.

— Уверен. Это его злой рок. Она одурачила его, когда женила на себе. Одурачила, когда не расплатилась за свое новое имя бриллиантами. Одурачила, когда от него сбежала. Разве может быть иначе?

— Не может, — согласился Паррот. — Но что же тогда будет с госпожой Дивовой? Надо уговорить старика написать явочную в полицию, чтобы эту бедную дурочку начали искать хоть бы на почтовых станциях…

Паррот завел беседу с полицейскими. Гриндель потребовал себе горячего кофея. Мей опять стал объяснять, что графиня обвела его вокруг пальца. Один Маликульмульк, медленно вернувшись к камину, стоял столбом и глядел в огонь.

Серая брошюрка лежала на столе.

Он не хотел более глядеть на этот портрет — и все же поглядел. Художник польстил Мартышке, хуже того, он придал ее физиономии что-то вроде чувства собственного достоинства. Такой она не была никогда — Маликульмульк не мог бы представить ее себе молчащей и взирающей на мир с пленительной полуулыбкой, с высоко поднятыми бровями и почти круглыми томными глазами. Художнику было велено изготовить парадный портрет, гравер превратил этот портрет в картинку, необходимую, чтобы простаки раскупили брошюру. А подлинная Мартышка ускользнула от них вместе со своей любимой игрушкой, со сверкающим стразом на золотой цепочке, который был, сдается, самым крупным бриллиантом из ожерелья французской королевы.

* * *

Маликульмульк ощущал себя так, как если бы болел, метался в жару, бредил — и вот бред покинул его. Мир, из которого болезнь выдернула его, возвращался, почти вернулся, и нужно было заново окружить себя людьми, событиями, чувствами того мира. Нужно было искать спасения в воспоминаниях, твердя себе, что они хранят лучшую, светлейшую часть души.

Он стоял у дверей «Лондона», ожидая Паррота и Гринделя. Паррот завершил в Риге все дела, получил все физические приборы, заказанные у рижских мастеров, купил все необходимые книги, и вот теперь окончательно уезжал в Дерпт вместе со своими сыновьями, одиннадцатилетним Вильгельмом Фридрихом и десятилетним Иоганном Фридрихом. Он с большой неохотой забирал их из рижской гимназии, но и оставлять не мог — дети должны наконец жить с отцом, раз уж у них нет матери.

Вышли гостиничные служители, вынесли сундучки, ящики, баулы, стали грузить все это добро в дорожную карету. Потом появились Давид Иероним и Паррот.

— Я приеду с мальчиками к Рождеству, — пообещал Паррот. — Это уже скоро. Не надо меня провожать. Ступай в аптеку, Давид Иероним. Незачем мокнуть под дождем.

Они обнялись, и Паррот повернулся к Крылову.

— Есть вещи допустимые, а есть вещи недопустимые даже для гениального поэта, — сказал он. — Мы еще встретимся, и я повторю вам это. До встречи, Крылов.

— До встречи, Паррот, — ответил Маликульмульк.

Физик посмотрел на него внимательно — и вдруг протянул руку. Маликульмульк протянул свою, и после рукопожатия повернулся и зашагал прочь. Он все понял.

В Рижском замке его с нетерпением ждали Голицыны. Князь, узнав, что начальник его канцелярии помог изловить шулеров-убийц, был немало удивлен, но у него хватало иных забот, и он ограничился поучением:

— Убийц ловить надобно, да только ты уж, братец, канцелярией больше не манкируй! Ступай, там бумаги скопились. Приготовь мне экстракт по склоке Циммермана с магистратом. Он, вишь, еще одно письмо прислал. Надобно помочь человечку — пусть старые сычи позлятся!

А вот княгиня страстно желала знать подробности, особенно ее беспокоила судьба Анны Дивовой. Но тут Маликульмульк мог только руками развести. Граф де Гаше в Риге если и появлялся, то никому о том не докладывал, и догнать беглую супругу ему тоже не удалось. Где все трое теперь пропадают — одному Богу ведомо. Курьеры, которых просили заглядывать в книги станционных смотрителей, куда заносились все подорожные, пока ничего не сообщили — как видно, бегство из «Иерусалима» и преследование графа изменили планы Жанны де Ла Мотт.

Слова Паррота пробудили в Маликульмульке решимость. Прежде чем засесть до конца дня в канцелярии, он отправился к Варваре Васильевне и попросил принять его без посторонних. Она охотно согласилась.

— Ваше сиятельство, — сказал Маликульмульк. — Простите, что по пустякам беспокою, но я не желал бы в вашем семействе служить яблоком раздора. Не похож я на яблочко. В вашей дворне ходят слухи, будто я с одной из горничных… как бы деликатнее сказать?

— Спутался, Иван Андреич, — подсказала княгиня.

— Спутался, да. Так вот — я знаю, откуда пошел этот слух. Ко мне в башню приходила Маша за книгами, кто-то видел ее издали, может, шаги на лестнице слышал, лестница скрипучая. Зная, как вы Машу бережете, я решил было об этом визите не говорить, но раз девочка невольно дала повод для сплетен, я решил прийти и сказать вам всю правду.