Книга Лепестки на ветру - Вирджиния Клео Эндрюс

— Пол! Что делается для спасения Кэрри?

— Все мыслимое и немыслимое, — ответил Пол тихим мягким голосом, каким разговаривают, когда смерть стоит у порога. — Бригада квалифицированных врачей работает двадцать четыре часа в сутки, чтобы ей помочь. Но ее красные кровяные тельца разрушаются быстрее, чем мы успеваем восстанавливать их количество переливанием.

Три дня и три ночи мы не отходили от постели Кэрри. Джори был у соседки. Все, кто любил ее, молились, чтобы она осталась в живых. Я позвонила Хенни и велела ей со всеми домашними и прихожанами ее церкви тоже молиться за нее. В ответ она отстучала на телефонной трубке свой сигнал: «Да! Да!»

Каждый день приносили цветы, заполнившие всю палату. Я не смотрела от кого они. Сидя рядом с Крисом или Полом, или между ними, я держала их за руки и беззвучно молилась. На Алекса я смотрела с неприязнью, полагая его во многом виноватым в том, что приключилось с Кэрри. Наконец я почувствовала, что не могу не задать ему главный вопрос. Улучив момент, я отвела его в уголок.

— Алекс, почему Кэрри решила умереть в самые счастливые дни своей жизни? Что она тебе сказала, и что ты ей сказал?

Убитый горем, он повернул ко мне растерянное, небритое лицо.

— Что я сказал? — переспросил он, моргая покрасневшими от недосыпания глазами.

Я повторила свой вопрос более жестко. С обиженным и сонным видом он помотал головой, словно желая утрясти роившиеся мысли, и попытался пятерней пригладить копну нечесаных темных кудрей.

— Кэти, видит Бог, я сделал все, чтобы уверить ее в своей любви! Но она не слушает меня. Она отворачивается и молчит. Я предложил ей выйти за меня замуж, и она согласилась. Повисла у меня на шее и несколько раз повторила: «Да, да, да!». А потом вдруг сказала: «Ох, Алекс, я недостаточно хороша для тебя». Я рассмеялся, сказал, что она — совершенство, что ее-то мне и надо. Что я сделал не так, Кэти? Что такого я натворил, ведь теперь она отворачивается и даже не глядит в мою сторону!

У Алекса была смазливая, благообразная физиономия, весьма подходящая для мраморного святого. Но он стоял передо мной такой уничтоженный, такой истерзанный, совершенно сраженный несчастьем, которым обернулась его любовь, что я растрогалась и постаралась его утешить, ведь он тоже любил Кэрри. Любил по-своему.

— Прости меня за резкость, Алекс. Но скажи, Кэрри тебе ни в чем не призналась? Его взгляд снова затуманился.

— Неделю назад я позвонил и попросил ее о встрече, но у нее был такой странный голос, будто стряслось что-то ужасное, о чем она не может рассказать. Я летел к ней, как сумасшедший, но она так и не впустила меня. Кэти, я люблю ее! Она все твердила мне, что мала ростом, что у нее большая голова, но по мне так она прекрасно сложена. Для меня она просто куколка, которая не понимает, до чего красива. Если Бог допустит, чтобы она умерла, мне больше никогда не обрести прежней веры! — Тут он закрыл лицо руками и расплакался.

Шла четвертая ночь после приезда Криса. Я прикорнула возле Кэрри. Остальные тоже решили прилечь, чтобы не упасть от измождения, и даже Алекс дремал на раскладушке в холле. Все спали, и тогда-то я услышала, как Кэрри меня окликнула. Я бросилась к ее кровати и встала рядом на колени, нащупав под одеялом маленькую руку. Теперь от этой руки осталась лишь кость, обтянутая такой прозрачной кожей, что сквозь нее отчетливо проступали сосуды.

— Дорогая моя, я так ждала, когда ты очнешься, — хрипло прошептала я.

— Алекс в холле, а Крис и Пол спят в ординаторской, позвать их?

— Нет, — шепнула она. — Я хочу поговорить только с тобой. Я умираю, Кэти.

Она произнесла это так спокойно, словно ей было все равно, словно она с этим смирилась и была даже рада.

— Нет! — с силой возразила я. — Ты не умрешь! Я не дам тебе умереть! Я люблю тебя, как собственного ребенка. Так много людей тебя любят и нуждаются в тебе, Кэрри! Алекс так тебя любит, он хочет жениться на тебе, и не пойдет он в министры, Кэрри, я сказала ему, что тебя это не устраивает. Ему вообще наплевать на карьеру, лишь бы ты была жива-здорова и его любила. Ему наплевать на твой рост, на то, сможешь ли ты иметь детей. Давай я позову его, и он сам обо всем тебе скажет…

— Не-е-е-ет, — едва выдохнула она. — Я просто хочу кое-что тебе рассказать.

Ее голос был так слаб, будто долетал из необозримой дали, из-за скопища мягких, округлых, невысоких холмов.

— Я встретила на улице одну даму, — теперь она говорила так тихо, что я наклонилась к ней, с трудом разбирая слова. — Она была так похожа на маму, что я догнала ее и взяла за руку. А она отдернула руку и так холодно на меня посмотрела. Она сказала: «Я вас не знаю», Кэти, это была наша мать! Она выглядела совсем как всегда, только чуть старше. На ней даже было все то же жемчужное ожерелье с фермуаром в виде бриллиантовой бабочки. Я помню это ожерелье. Кэти, если ты не нужна своей матери, то никому другому и подавно не нужна.

Она взглянула на меня и явно узнала, я видела это по ее глазам, но все равно отвернулась от меня, потому что знала, что я порочная. Оттого она и сказала, что у нее нет детей. И вы с Крисом тоже ей не нужны, Кэти, а ведь все матери любят своих детей, если только они не развратные нечестивцы… как мы.

— Ох, Кэрри! Не позволяй ей себя сломать! Она отказалась от тебя из любви к деньгам, а не от того, что ты скверная, порочная или нечестивая или какая-то там еще. Ты не совершила ничего дурного! Просто для нее имеют значение деньги, а не мы. Но и нам она не нужна. Ведь у тебя есть Алекс… есть Крис, Пол, я… и Джори, и Хенни… Не разбивай наших сердец, Кэрри, продержись подольше, чтобы врачи смогли тебе помочь. Не сдавайся. Джори так ждет свою тетушку, каждый день спрашивает, где же ты. Что же я ему скажу, если ты вовсе не стремишься жить?

— Джори я не так уж и нужна, — сказала она таким тоном, каким, бывало, разговаривала в детстве. — Вокруг него и без меня много тех, кто его любит и о нем заботится… А вот Кори, он меня ждет, Кэти. Я и сейчас его вижу. Оглянись через плечо: вон он стоит вместе с папой, и со мной они хотят встретиться больше, чем с кем-нибудь еще.

— Кэрри, перестань!

— Там хорошо, Кэти. Там, куда я иду. Везде цветы и красивые птицы, и я прямо чувствую, как расту… Смотри, я уже почти с маму, совсем такая, какой всегда хотела быть. И когда я окажусь там, никто больше не скажет, что у меня огромные, испуганные глаза, как у совы. Никто не назовет меня карлицей и не предложит меня слегка растянуть, потому что я уже совсем такая, какой хотела стать…

Ее слабый, дрожащий голосок замер. Глаза закатились и перестали мигать. Губы все еще были полуоткрыты, будто она хотела что-то еще мне сказать. Боже правый, она умерла!

А ведь все произошло из-за мамы. Из-за мамы, всегда выходившей сухой из воды! Всегда остававшейся при своем! И богатой, богатой, богатой! Ей разве что приходилось слегка всплакнуть от жалости к себе. Подумав об этом, я заголосила! Я помню, как я вопила. Я выла, пытаясь рвать на себе волосы, стараясь содрать с лица кожу, потому что так походила на женщину, которая должна была платить, платить, платить… платить за содеянное!