Книга Дочь палача и ведьмак - Оливер Петч

Он двинулся было дальше, но тут среди прочих уловил еще один звук. Издавать его не могли ни человек, ни животное.

Это была грустная мелодия. Давно забытая песня о любви зловещим эхом отражалась от скал.

Лекарь испуганно замер. Это была та самая мелодия, которую он слышал неделю назад в доме часовщика; та самая песня, о которой ему рассказывала Магдалена. Она услышала ее, когда спускалась по лесной тропе за монастырской стеной, а потом в нее кто-то стрелял.

Мелодия автомата.

Некоторое время Симон не двигался с места, затем сделал шаг, потом еще один. Тихая музыка доносилась с другой стороны скалы. Затаив дыхание, лекарь прокрался вдоль стены, пока не вышел к входу в пещеру. Перед ней догорал небольшой костер, рядом стояли грязная миска и глиняный кувшин. Больше ничего не было.

Симон прислушался. Мелодия доносилась откуда-то из пещеры.

Сердце бешено заколотилось. Возможно ли это? Неужели тут действительно находится вход в подземные лабиринты крепости? И что теперь делать? А нужно еще предупредить Магдалену… Но ведь они так долго его искали, и вот оно: логово колдуна!

Логово, в котором брат Лаврентий превратился в кусок горелого мяса.

Симон засомневался. Он был один. Если с ним что-нибудь случится, никто ему не поможет. Конечно, лучше возвратиться в Эрлинг и разыскать тестя. Вдвоем они бы вернулись и…

А если я не смогу потом найти это логово?

Симон задумчиво посмотрел на затухающий костер: казалось, никто не ворошил его уже несколько часов. Значит, кто бы ни караулил эту пещеру, он на какое-то время ушел, и у лекаря появилась хорошая возможность хоть немного здесь осмотреться.

Фронвизер вынул из костра сгоревшую наполовину ветку и посветил внутрь пещеры. Она была не очень просторной, всего несколько шагов в ширину, и пустой, если не считать нескольких куч грязной, зловонной соломы. Лекарь наклонился и вошел внутрь, чтобы осмотреть все получше.

Он осторожно шагнул под сырые, покрытые копотью своды и поискал взглядом что-нибудь подозрительное. В углу лежало свернутое рваное одеяло, на правой стене висел выцветший образ Девы Марии. На одной из соломенных куч Симон отыскал связанное из простых веток распятие и четки из блестящего жемчуга, столь неуместные среди этой нищеты. Может, эта пещера служила неким подобием часовни? Но кто тогда был ее обитателем?

Из полумрака впереди снова зазвучала грустная мелодия. Теперь она казалась гораздо ближе, чем пару минут назад.

Симон вытянул перед собой самодельный факел и в глубине пещеры увидел темный проем. Оттуда же доносилась и мелодия.

С замирающим сердцем лекарь шагнул в темный туннель. Под ногами была уже не солома, а хорошо утоптанная глина. Ход был настолько низким, что ему пришлось немного пригнуться; совсем скоро стоптанные ступени повели вниз. Симон решил пройти еще несколько метров, а потом вернуться и разыскать Куизля. Он не ошибся: похоже, это и вправду вход в старинные подземелья крепости.

Лекарь невольно улыбнулся. Нечего палачу было ругать его за то, что он уснул возле кровати умирающего наставника! Теперь-то Якоб поймет, что и от зятя есть какой-то толк. Симон приведет его в пещеру, и они вместе…

Поток его мыслей резко иссяк. В следующую секунду он понял, что его так смутило.

Мелодия смолкла.

Вместо нее с другой стороны лестницы тихо зашаркали шаги. И они приближались к Симону.

— Там… кто-то есть? — нерешительно спросил лекарь, глядя во мрак.

На мгновение все стихло, затем послышался хриплый смех. Симон прищурился и попытался разглядеть хоть что-нибудь. Слишком поздно он догадался, что с факелом в руке не увидит ничего дальше трех шагов. Зато сам был как на ладони.

В тот же миг раздался свист, и что-то впилось лекарю в шею. Симон в ужасе выронил факел и схватился за горло, но почувствовал, как пол под ним стал вдруг мягким, точно из ваты. Коридор расширился до бесконечности, и ноги у лекаря подломились, словно тонкие веточки.

Симон даже не почувствовал, как ударился затылком о жесткую глину. Краем глаза он заметил два покрытых грязью кожаных ботинка. Один из них небрежно пнул его и рассек правую бровь. Кровь стала заливать глаза и красным занавесом медленно заволокла мир вокруг.

А за ним была тьма.

Колдун склонился над своей жертвой и коснулся пальцем яремной вены. Ощутив размеренные толчки, задумчиво встал. Удивительно, насколько по-разному люди реагировали на яд. Учитывая щуплое телосложение цирюльника, он рассчитывал, что лекарь мгновенно умрет. Но этот коротышка из Шонгау отличался удивительной стойкостью. Теперь колдун хотя бы знал, что для палача понадобится по меньшей мере двойная доза.

Впрочем, вполне возможно, что теперь даже этого не потребуется.

Колдун улыбнулся. Он не рассчитывал на то, что цирюльник угодит в его сети. Тем более отрадно, что теперь придется иметь дело лишь с палачом и его дочерью. Но он принял меры, чтобы и эти двое ему больше не мешали. Его подручный наконец исполнил поручение.

Колдун вышел на улицу и взглянул на небо. С запада сплошной стеной наползали облака, и в воздухе стояло напряжение, до боли знакомое.

Остановить бы мгновение… Совсем скоро ожидание наконец воздастся сполна.

Напевая вполголоса, колдун вернулся в пещеру и с интересом взглянул на цирюльника: тот таращился на него немигающим взором.

Узнал он его или нет?

Давным-давно ученые люди рассказывали, что примененный им яд вызывал паралич. Человек немел, но продолжал мыслить. Лицо застывало в неподвижную гримасу, а про себя парализованный мог и кричать, и буйствовать.

Все с той же песенкой на устах колдун связал ноги цирюльника веревкой и поволок его за собой, точно забитого теленка. Вниз по ступеням, все дальше во тьму коридора.

Дети, несомненно, обрадуются папе. Хотя в нынешнем его состоянии он будет для малышей не более чем набитым чучелом.

Автомат, еще один.

Колдун усмехнулся. Быть может, он и с цирюльником проведет небольшой эксперимент…

16

Воскресенье 20 июня 1666 года от Рождества Христова, вечер

— Может, объяснишь все-таки, куда мы идем? — пропыхтела Магдалена, поспевая за отцом по лесистой долине.

Они шли уже больше часа, но палач так и не сказал ей куда. Сначала обошли по широкой дуге монастырь, спустились по скользкому от мокрой листвы склону и двинулись через лес. Страх за детей придавал Магдалене сил, и она, точно молодая косуля, без устали продиралась через подлесок. Юбка у нее изорвалась, ветки исцарапали лицо, но больше всего ее злило то, что она до сих пор понятия не имела, куда они, собственно, шли.

— Потерпи еще немного, — проворчал палач, не останавливаясь. Свой черный плащ он оставил у живодера, а рубашка уже пропиталась потом. — Немного еще осталось.