Книга Милая пленница - Кристина Скай

Глава 33

В самый темный час ночи Александра вновь очутилась во власти грез. Она опять была в Индии, и перед ней сверкали на солнце беломраморные ступени правительственного особняка. Но вокруг было необычайно тихо, как в ту страшную ночь, десять лет назад. Не лаяли собаки, ветер не доносил обычного смеха… Лишь жара и молчание окружали Александру.

— Хоук! — вскрикнула она во сне, протягивая к нему руки, но там, где должен был быть ее пылкий любовник, она встретила пустоту.

Александра резко села в постели: ее глаза блестели от страха… да, рядом никого не было, лишь холодные смятые простыни говорили о том, что здесь лежало чье-то тело.

У окна послышался слабый шорох. Александра схватила одеяло и завернулась в него, скривившись от неожиданной боли в бедрах.

— Раджа?.. — прошептала она.

И лишь через несколько мгновений она заметила, что обстановка вокруг незнакома ей. Над головой — темно-красный полог, на окне трепетали от холодного ветерка бархатные занавески. «Это спальня лорда Морлэнда», — вспомнила наконец Александра. Свеча давно догорела. И в темноте лишь из-под двери пробивался слабый свет. Александра, невольно застонав, выбралась из кровати, не обращая внимания на свою наготу.

Хоук стоял у камина, опершись одной ногой о решетку, и смотрел на огонь. Шрам на его боку казался зловеще красным, а морщины на лице в пляшущих отсветах выглядели гораздо глубже и резче, чем днем.

Босые ноги Александры ступали по пышному персидскому ковру совсем беззвучно, и Хоук не замечал девушку, Пока она не коснулась его рукой.

Он отскочил от нее, как отскочил бы от огня обжегший лапу кот.

— И когда же ты намеревалась сообщить мне? — прорычал он, глядя на Александру с холодным, жестоким отвращением.

И она, проснувшаяся со словами любви на губах и с надеждой в сердце, увидела, как разлетаются вдребезги ее светлые мечты…

— Когда? — яростно повторил он. — Когда уже невозможно было бы скрыть? Когда ты обрела бы уверенность, что твоя власть надо мной непоколебима? — Он встряхнул головой, и на его губах мелькнула безрадостная улыбка. — Какая ирония, а? Ведь я понял это всего несколько минут назад, когда размышлял о твоей необычайной красоте. Видишь ли, твое тело изменилось за эти четыре недели, после того как я впервые видел тебя обнаженной. Да, перемены уже начались — твоя грудь стала полнее, твои соски потемнели. Бог мой, да неужели ты думала, что сможешь скрыть это от меня — в постели?! Я ведь уже видел это прежде, не забывай, — когда моя недостойная сожалений жена носила нашего сына!

При упоминании об Изабель Хоук, казалось, потерял остатки самообладания и, оскалясь, рывком прижал дрожащую Александру к своей груди. И, как помешанный, наклонил ее назад, придвинув спиной к огню. Нагую кожу Александры опалило жаром, но даже тогда девушка не смогла ничего сказать, от потрясения утратив дар речи.

— Разве ты не знала, как много это значит для меня? Разве ты не знала, что меня сжигает одна лишь мысль о том, что частица меня проникла в твое лоно, зародив жизнь… ты собиралась посмеяться надо мной, радуясь, что обманула меня!

— Хоук! Пре-прекрати… Ты делаешь мне больно! Он мрачно и злобно расхохотался.

— Женщина, ты плохо понимаешь значение слов. Нет, пока что это не боль, но я намерен проучить тебя в полной мере. — Его лицо превратилось в неподвижную маску бешенства. И с неприкрытой жестокостью он схватил Александру за волосы и сильно дернул, скалясь в ее побледневшее лицо. — Ну, говори! — потребовал он. — Что еще ты замыслила своим омерзительным умишком? Что таится в твоем больном мозгу?

— Больном?! — У Александры грохотало в ушах, каждый вздох давался ей с трудом. — Больном?! — И она внезапно разразилась истерическим смехом. — И ты… ты смеешь называть меня ненормальной? Ты?!

Хоук скрипнул зубами.

— Похоже, ты задумала сбежать, когда беременность станет заметной! — закричал он, и его глаза потемнели и затуманились. — Или у тебя есть другие идеи? Может быть, ты хотела превратить ребенка в самое страшное орудие мести? — Его пальцы сжали волосы Александры, заставив девушку вздрогнуть от боли. — Но я вижу тебя насквозь! Не забывай, за годы, прожитые с Изабель, я всякого навидался! И не тебе меня обмануть, не тебе! И моего ребенка ты не используешь в корыстной игре, нет! Я уже был пешкой в браке без любви, и я слишком хорошо знаю, какие шрамы остаются на теле невинной жертвы!

— О да. Как это верно! — воскликнула Александра, уже не пытаясь скрыть, как больно ранили ее обвинения. Более того, она не могла скрыть и отчаяния перед правдой, которую сказал ей Хоук: о том, что в ее утробе зародилась новая жизнь… жизнь от его семени.

Боль была слишком сильна. Александра не могла справиться с ней…

— Жаль, что ты заметил так скоро! Но едва ли тебя можно назвать невинной жертвой. И что бы я ни замышляла, все равно это будет меньше, чем ты заслужил!

И надежды Хоука умерли в то мгновение, когда он увидел пылающие глаза и язвительно сжатые губы, подтвердившие худшие из его подозрений. Ведь до самого последнего момента он в глубине души верил, что она невиновна, что она не способна на подобную хитрость…

Он прикрыл глаза, не в силах вынести жестокую муку при виде ее триумфа. Злобно оттолкнув от себя Александру, Хоук подошел к козетке, возле которой валялась на полу его рубашка.

Когда он снова обернулся, чтобы окинуть взглядом фигуру Александры, на его лице уже ничего нельзя было прочесть. Он презрительно отметил, что девушка вздрогнула и подняла руку, словно бы защищаясь от удара. Это заставило его грубо расхохотаться.

— Не беспокойся, — рыкнул он. — Я не трону тебя больше. Но тебе придется принять мое имя, видит Бог! Ради ребенка, ради его души ты это сделаешь, даже если мне придется тащить тебя к алтарю, угрожая пистолетом. Да, Александра, ты носишь мое дитя, и ты его родишь — а потом можешь убираться куда угодно… хоть в Индию, чтобы ребенок рос, не подвергаясь твоему тлетворному влиянию. Мне только жаль, что я не могу сделать ничего такого, что причинило бы тебе настоящую боль.

Его глаза в свете камина сверкали алым, словно были налиты кровью. «Как у Раджи, — подумала Александра, — в те моменты, когда мангуста одолевала жажда убийства…»

Она ни словом не ответила на обвинения Хоука: гордость и слепой гнев заставили ее уйти в себя. Хоук презрительно швырнул ей платье.

— Ладно, одевайся. Скоро рассветет. — Он скривил губы. — т Не хватало еще стать посмешищем, если вдруг кто-то заметит, как мы тайком пробираемся домой, словно влюбленные после пылкого свидания!

— Это прекрасно, мадам, — сказала Александра неживым голосом, рассмотрев безупречный серебристый шелк платья и свое отражение в большом зеркале. От низкого квадратного выреза и узких рукавов до расшитого бусинками подола платье являло собой образец элегантности. Светлый шелк, соперничая с алебастровой белизной ее кожи, подчеркивал глубину глаз Александры и роскошный цвет ее волос. Но Александру все это ничуть не интересовало.