Книга До горького конца - Мэри Элизабет Брэддон

Он, может быть, пьян. Это было самое естественное объяснение, какое она могла придумать. Бедная Жоржи содрогнулась и быстро направилась к двери.

— Я пошлю сказать мужу, что вы его ждете, — сказала она примирительным тоном. — Потрудитесь подождать.

— Не уходите, леди Клеведон. Может быть, будет лучше, если я расскажу мою историю вам. Я много слышал о вашей доброте. Не пожертвуете ли вы мне несколько минут?

Жоржи колебалась. Нет, это не пьяный фермер. Горячность, с которою он говорил, заинтересовала и испугала ее.

— Я не имел намерения идти сегодня в Клеведон, и из сожаления к вам почти раскаиваюсь, что пришел. Сама судьба привела меня сюда или проклятые колокола, которые звонили все утро и чуть не свели меня с ума. Как бы то ни было, но я пришел; пришел, чтобы найти человека, которого искал с самой смерти моей дочери.

Он стоял, опершись рукой на дубовую конторку и смотрел на леди Клеведон, которая уселась немного поодаль и старалась казаться спокойною. Что если этот человек какой-нибудь маньяк, думала она. В манерах его не было ничего такого, что давало бы повод опасаться какого-нибудь насилия с его стороны, но они отличались каким-то неестественным спокойствием.

— Я искал его беспрерывно, с тех самых пор, как умерла моя дочь, — повторил он. — Вы, может быть, слышали обо мне, леди Клеведон? Мое имя Ричард Редмайн.

— Да, я слышала о вас.

— И слышали о моем несчастий?

— Мне рассказывали, что вы лишились дочери, и что ее смерть очень огорчила вас.

— И только? Разве до вас не доходили никакие толки по поводу ее смерти, толки о том, что невинная девушка была обольщена и обманута?

— Нет, — отвечала Жоржи. — Я ничего такого не слыхала. Но если ваша дочь умерла при таких печальных обстоятельствах, умерла обесчещенная, как вы говорите, я жалею вас от всего сердца.

«Этот человек, может быть, выпил лишнее, и вино оживило его горе», — подумала Жоржи. Она была очень терпелива с ним, и готова была слушать его с сочувствием, если ему вздумается рассказать историю смерти своей дочери.

— Кто сказал, что моя дочь умерла обесчещенная! — воскликнул он с негодованием. — Я этого не говорил. Господь не допустил такой несправедливости. Она была слишком чиста, чтобы сделаться жертвой негодяя. Смерть избавила ее от бесчестия, но да будет проклят ее обольститель!

— Я не совсем понимаю, в чем дело, — сказала Жоржи в замешательстве, — но я искренно жалею вас.

— Жалейте себя, леди Клеведон. Вы жена этого негодяя.

«О, действительно сумасшедший», — подумала Жоржи, и первым ее побуждением было убежать от него. Она встала и повернулась к двери. Редмайн удержал ее за руку.

— Останьтесь, — сказал он. — Я хочу предложить вам один вопрос. Как вы назовете человека, который является в честное семейство под вымышленным именем, обольщает неопытную девушку, обещая ей жениться на ней — я могу доказать это письмом моей покойной дочери — привозить ее в дом, где называет себя другим вымышленным именем, выдает ее за свою сестру, когда, четверть часа спустя после своего прибытия в этот дом, она умирает в его объятиях, пораженная открытием его лживости, хоронит ее в безымянной могиле, и оставляет отца ее в неизвестности об участи единственной дочери? Как вы назовете такого человека, леди Клеведон?

— Я назову его негодяем, — отвечала Жоржи, бледная, как полотно.

— Отъявленный негодяй, не правда ли?

— Отъявленный негодяй.

— Я очень рад, что вы признаете это, — сказал Редмайн, бросая на стол открытый медальон, — признаете это, несмотря на то, что этот негодяй ваш мул?.

— Что это значит? — спросила Жоржи. — Надо быть сумасшедшим, чтобы сказать такую нелепость.

— Взгляните, — сказал он указывая на портрет, — взгляните, и скажите, чье это лицо.

Таково сходство портретов. Лицо Губерта Вальгрева Гаркроса, подкрашенное живописцем, уничтожившим следы забот, трудов и лет, походило несравненно более на красивого баронета, чем на утомленного адвоката. Сердце Жоржи сильно билось, и руки дрожали так, что она едва была в силах поднять медальон. Но она подняла его, и долго смотрела на портрет.

— Это действительно лицо моего мужа, — сказала она тихим, дрожащим голосом. — Но что это доказывает? Неужели вы думаете заставить меня думать дурно о нем?

— О, я уверен, что вы будете защищать его, каков бы он ни был! — воскликнул Редмайн с саркастическим смехом. — К тому же все это случилось прежде чем ок женился на вас, а для женщин прошлое ничего не значит. Я даже слышал, что некоторые женщины любят таких негодяев. Какое вам дело до того, что он разбил сердце моей Грации!

— Кто дал вам право говорить так со мной? Если б я думала, если б я могла на минуту поверить, что он был когда-то таким жестоким негодяем, каким вы считаете его, что он способен на такую низость! Но как я глупа, что дрожу. Как вы смели придти сюда и испугать меня вашим бессмысленным обвинением?

— В ваших руках портрет вашего мужа в медальоне, который он прислал моей дочери.

— Неужели вы думаете, что я этому поверю! — воскликнула Жоржи, готовая защищать своего мужа вопреки очевидности. — Почем я знаю, какими средствами вы достали этот медальон? Вы, может быть, нашли его где-нибудь, и сочинили вашу гадкую историю.

— Медальон был подарен на память моей дочери. Есть люди, которые могут подтвердить это. Тут тайная пружинка, как видите, портрет должен был храниться втайне. Вообще все, что ни делал этот человек, было проникнуто ложью и таинственностью.

— Портрет ничего не доказывает, — возразила Жоржи, овладев опять своим мужеством, — и ваше обвинение так же нелепо, как и оскорбительно. Мой муж возвратился в Англию только в прошлом году. До тех пор он жил постоянно за границей.

— Были ли вы с ним там все время, что так смело ручаетесь за него? Люди часто уезжают и возвращаются, не объявляя об этом всем своим друзьям. Я в течение последних семи лет был два раза в Австралии. Этот человек явился в Брайервуд под вымышленным именем, и тайком знакомился с своим имением, а когда это ему надоело, он для развлечения занялся моею дочерью. Он приехал по рекомендации Джона Ворта, вашего управляющего, и когда мне понадобилось отыскать его, Джои Ворт стал между мною и им. Если бы сама судьба не привела меня сегодня сюда, я, может быть, никогда не узнал бы имени убийцы моей дочери.

— Я этому не верю, — повторила Жоржи, но в этот раз уже совершенно безнадежным тоном. Обвинение казалось неопровержимым, и миниатюрный портрет в ее руках был самым сильным доказательством справедливости рассказа. Может ли этот человек иметь какую-нибудь цель обманывать? Обвинение, конечно, ложно, но обвинитель говорит, очевидно, с полным убеждением.

Она закрыла лицо рукой, стараясь успокоиться и собраться с мыслями.

— Это какое-нибудь недоразумение, — сказала она наконец. — Я очень жалею вас, но поверьте, что ваше подозрение несправедливо. Если я не знаю всех подробностей его прошлой жизни, я знаю по крайней мере, что он добр и честен, и неспособен на какую-нибудь низость. Я была бы недостойна его любви и доверия, если бы могла поверить противному. Я не знаю, как могло возникнуть это недоразумение, или как попал к вам этот медальон, но я могу сказать и скажу с полным убеждением, что муж мой ни в чем не виноват против вас и вашей дочери.