Книга Белый, белый день... - Александр Мишарин

То ли они были уже слишком взрослые… То ли Сергей Александрович уже не чувствовал себя хозяином своей семьи – «как скажу, так и будет!».

Нет, не было у него уже той уверенности, с какой он раньше распоряжался судьбами своей семьи. Или не готов он был к этому разговору – слишком много неясного, неразрешенного было в собственной душе.

Не было покоя. Его душа сама искала выхода из собственных трудностей… Все остальное отступало на второй план, казалось несущественным и только добавляло тяжести в его уставшей душе.

Он вынул мобильный телефон и неожиданно для себя набрал номер дочери.

– Можно я зайду? Я рядом.

– А что-нибудь случилось? – услышал он встревоженный голос дочери.

– Да нет, нет! Нет! Я просто спрашиваю – не поздно?

– Нет, конечно… Я жду.

Сергей Александрович отключился и несколько минут стоял, раздумывая. Потом зашел в кондитерскую, купил огромный торт и быстрым шагом, почти бегом, устремился к знакомому парадному.

– Я почему-то так испугалась! – Дочь повисла у него на шее и прильнула всем телом к нему. – Па? Ничего не случилось? Нет?

Ее золотистые легкие глаза в густых ресницах были так близко, что Корсаков не мог не расцеловать их.

– Все в порядке, доченька! Прости, захотелось к вам! Понимаешь, к тебе захотелось! К девчонкам…

И он прижал дочь к себе крепко-крепко, как хватаются за что-то неожиданно-надежное, издавна любимое и знакомое.

– Ну, слава богу, – расцеловав отца, наконец выдохнула она и прижала пальцы к сердцу. – А то у меня целый день было такое состояние… встревоженное! Я все время что-то плохое ждала. Еще этот звонок – от Гены…

Она вздрогнула – проговорилась! И только повторила, стараясь сделать это известие обычным:

– Ну, от Геннадия Васильевича Евгеньевича! От Саяпина. – И вдруг с какой-то шалой смелостью спросила отца: – Ну ты же наверняка все знаешь? Тебе ведь уже донесли?

Она зарделась и чуть не заплакала от смущения. Это выглядело так отчаянно по-детски, что Корсакову стало жаль Леру.

– Да, да… Я знаю. Мы потом об этом поговорим.

– Ну, проходи, проходи… Девчонки уже легли, но ты иди поздоровайся с ними! А я пока быстренько соберу ужин.

Лера еще раз потянулась к отцу и поцеловала его в щеку. Благодарно, по-женски… Они всегда понимали друг друга.

Сергею Александровичу всегда было хорошо в доме дочери. Вот и сейчас он сидел с чашкой чая – после ужина – в глубоком кресле, вытянув длинные ноги. На нем была теплая, вязаная кофта – из Лериных запасов, – уютные меховые тапочки, и ему хотелось так сидеть, забыв обо всем на свете, в блаженстве и тепле, как можно дольше.

Лера устроилась в кресле напротив, поджав под себя ноги и набросив мягкий плед.

– Какой ты у меня все-таки красивый! А дед! – улыбнулась дочь.

– А почему «дед»?

– Так тебя девчонки называют. Вот и я с ними привыкла…

– Старый, значит… Если «дед»?

– Ну, какой уж есть, – развела руками Лера. – Да я и сама не девочка. Скоро сорок стукнет!

– Не сорок, а тридцать пять! Зачем ты старишь себя? – громко произнес Корсаков.

– А чтобы не лезли разные мысли в голову! – отвернулась дочь.

– Какие такие мысли?

– Разные… – Она махнула рукой. – Но ты не бери к сердцу…

Она улыбнулась, глядя в чашку, а потом искоса посмотрела на него.

Корсаков пожал плечами и отвернулся. Лера вздохнула и тихо сказала:

– Замуж меня хочешь выдать?! Я тебя знаю… Во всем должен быть порядок. Если встречаются – значит, должен быть законный брак. Если расстались – то развод…

– А ты, кстати, развелась? Со своим тренером? Сергей Александрович отставил чашку чая.

– Да, развелась! Развелась…. Успокойся, – неожиданно резко ответила Лера. А потом добавила тише: – Полгода назад.

– Всего? – Корсаков догадался. – Это когда Саяпин у тебя появился?

– Тогда. Тогда!

Она закуталась в плед и исподлобья посмотрела на отца:

– Значит, ты ничего не знал о нас? Уже полгода?! И мать тебе ничего не сказала?

Корсаков покачал головой.

– Конспираторша! – буркнул Корсаков. – Все вы… меня за нос водите. Что твой Генка… Васильевич! Что мать! Что ты… – Голос у него был обиженный и растерянный. – Значит, я для тебя – не отец? Не близкий человек?

Лера потянулась к нему и положила руку на его руку:

– Близкий, такой близкий… Ближе – некуда!

– А что же ты молчала? – вскинулся Корсаков. – Я ведь совсем случайно узнал… Ну когда позвонил.

Лера поднялась, подошла к отцу и, обняв его за плечи, поцеловала в затылок…

– У тебя и так проблем… выше крыши! Я просто не представляю себе, как ты еще держишься?

– Это Саяпин тебе наговорил? – с вызовом отрывисто бросил Корсаков.

– И он… И мать! Да я и сама знаю.

– Что ты знаешь?! – вскинулся Сергей Александрович… Но тут же осекся. Здесь он был разоружен – перед внучками, дочерью, лаской, откровенной любовью и старой нежностью, что затопила сейчас его сердце.

– Ты не пыли! Не нервничай… Ты же дома… У меня… – Лера обхватила обеими руками голову отца, и он тотчас же почувствовал такое облегчение… Какую-то нежную слабость, покой непонятного прощения… то ли себя, то ли дочери, то ли этого проклятого Саяпина.

Корсаков невольно закрыл глаза и, осторожно взяв руки Леры в свои, начал их целовать, продравшись сквозь оцепенелое сознание.

– «Вышел месяц из-за туч…»

– Я так боюсь за тебя…

Он почувствовал на лице влагу от слез дочери.

– Я тебя так люблю! Так жалею тебя…

Голос Леры прерывался, но она говорила, говорила:

– Ну, будем мы с Геной или не будем… Сейчас это случится или позже… Когда его жена выздоровеет… А она может болеть… и десять, и пятнадцать лет. А может, и завтра умереть… Все это не должно тебя волновать. Это наши с ним заботы. Мы здоровые люди, в расцвете сил. Легкомысленные, завистливые, тщеславные.

Нам нужны и деньги, и положение в обществе. И перспективы. И как детей вырастить. И самим чего-то добиться. Обычные мы люди – со своими удовольствиями, страстишками, гонором.

Лера прижалась к отцу щекой и продолжала тише:

– А ты ведь, дед… совсем другой! У тебя другая жизнь. Только твоя! Ты понимаешь, что все, чего мы хотим, ты уже добился. И давно! Ты это уже все видел! Все пережил! И положение, и победы, и звезды большие… И задача твоя – не удержаться самому… а удержать все, что тебе ныне подвластно, тебе-то лично уже ничего не нужно… Ни орденов, ни денег, ни чинов… Ты, как король Лир, добрался до высшей точки… И тебе, должно быть, холодно от этого одиночества на вершине… Ты должен…