Книга Рукопись, найденная в чемодане - Марк Хелприн

Это оставляло по пять сантиметров зазора между проводами сигнализации в полу. В одних только линейных измерениях это представляло собой довольно жесткий допуск. Но если включить сюда сотню угловых измерений, то задача требовала такой точности, которая казалась почти недостижимой.

Прибавьте к этому то обстоятельство, что мы не знали, где именно вмонтированы в пол провода сигнализации, и вы, возможно, поймете, почему, извещенный обо всем этом Смеджебаккеном, я решил оставить свою затею.

– Нет, – сказал он. – Когда вы изложили мне план, я сразу же понял, какие с ним сопряжены трудности. Но понял также и то, что все они преодолимы. Все, что от нас требуется, это делать по одному шагу зараз.

– Каков будет первый шаг? – спросил я.

– Где вы покупаете себе обувь?

– Обычно – у «Пола Стюарта», – сказал я, теряясь в догадках.

– Пойдемте туда, вы купите новую пару туфель очень большого размера, чтобы я смог оборудовать их магнитометрами.

Смеджебаккен занимался таинственной работой в прекрасно оборудованной механической мастерской, которая когда-то была его домом, и без моего ведома переделал пять лабораторных магнитометров таким образом, что их можно было установить внутри пары туфель, по одному за раз, и считывать их показания на циферблате, замаскированном под наручные часы.

Зачем понадобилось пять магнитометров от трех разных производителей? Это просто, сказал он мне, а затем ознакомил меня со своим основополагающим принципом.

Магнитометры по самой своей природе точны лишь в пределах двадцати процентов своих показаний.

Я смогу считать показания на шкале, сказал он, и обозначить контактные точки с точностью всего лишь около десяти процентов. Следовательно, нам надо противостоять 72-процентному коэффициенту точности, в то время как каждое измерение должно было иметь достоверность в 99,9971 %.

То, что для этого требовалось, объяснил Смеджебаккен, было хоть и утомительно, но очень просто. После сотни считываний показаний с каждого из пяти магнитометров мы получим диаграмму разброса, которая будет выглядеть как колпак Пиноккио. Значение горизонтальной оси в верхушке колпака и будет самым близким к точному измерению, которого мы сможем достичь.

Всю процедуру мы повторим пятикратно, придавая большее значение последним попыткам, чтобы отобразить предполагаемый рост моей компетентности после столь долгой практики.

Я чуть было в обморок не упал от перспективы 2500 раз считывать показания магнитометра, но Смеджебаккен быстро привел меня в чувство, напомнив, что кража огромного количества денег требует огромного объема работы.

– Хорошо, – сказал я, – как мы составим план расположения проводов, чтобы можно было записывать измерения?

– Мы откалибруем пол.

– А как мы это сделаем?

– С помощью линейки и метчика с пятью алмазными резцами. И то и другое вы внесете туда в туфлях или в карманах. Они ничего не заметят, пока ваш вес на выходе будет соответствовать их ожиданиям. Вам понадобится также пронести туда фотокамеру, штатив и микрометр.

– Зачем?

– Вы сфотографируете каждую метку, которую сделаете в полу. Использование штатива обеспечит единый масштаб. Когда я увеличу эти точки – зафиксировав положение увеличителя, – то получу хорошие измерения, которые позволят мне скорректировать калибровку на фотографии. Разумеется, весь этот процесс мы повторим несколько раз.

– Я сфотографирую каждую метку на полу, – рискнул я высказаться, – чтобы вы могли ее измерить и чтобы потом, когда я буду измерять расстояние, я мог продвигаться от края к краю, а вы – прибавлять к этим измерениям ширину меток.

– Верно. При измерениях вы будете пользоваться лупой.

– Сколько раз мне придется проводить измерения?

– Несколько сотен.

– Вы полагаете, что мы сможем управиться со всем этим, прежде чем умрем?

– Будем стараться, – сказал он.

Прежде чем приступить к калибровке, за которой последуют несколько месяцев считывания показаний магнитометров, я спросил у Смеджебаккена, почему мы не можем предположить, что провода сигнализации обесточиваются, когда хранилище открыто. В конце концов, нам потребуется пробиться через них только один раз.

– Допустим, так оно и есть, но что, если нам понадобится свернуть работу из-за того, что Транспортному управлению вздумается провести внеплановую проверку туннеля, или из-за того, что мистер Эдгар приведет Джона Фостера Даллеса посмотреть на золото в хранилище? Что тогда? Ночью они включат сигнализацию, и с нами будет покончено.

– Вы правы.

– И не только это. Ведь кто может утверждать, что все там объединено в одну цепь? Мне представляется, что в зал сигнализации проведено множество раздельных цепей и что размыкаются только те, которые необходимо разомкнуть, а все остальные остаются замкнутыми.

Точность, с которой мы подходили к прокладке нашего туннеля, обеспечивалась не только инженерной подготовкой Смеджебаккена, но также и моим опытом в области навигации. Сочетая методы землемерной съемки с приемами ориентации по звездам и солнцу, мы добивались более жестких допусков. В конце концов, определение местоположения точки на земной поверхности на расстоянии полутора сотен метров от нее – для чего хорошему навигатору достаточно всего лишь секстанта и хронометра – представляет собой отношение площади круга радиусом в 150 метров ко всей площади поверхности земли.

И это могло быть осуществлено на корабле, движущемся по волнам, когда оценка положения солнца зависит от глаз и от нервов. Наши измерения, основанные на метках, процарапанных в мраморе с помощью алмаза, были куда как точнее. Мы могли не терять надежды.

Чтобы иметь возможность заняться землемерными съемками, мы затеяли в подземке работы по специальному проекту. Говоря «мы», я, главным образом, имею в виду Смеджебаккена, который пользовался в Транспортном управлении таким уважением, что, когда он поделился с ними своими опасениями относительно давления, оказываемого материковой платформой на выход скальных пород под Уолл-стрит, из-за чего может произойти внезапный сдвиг, они ему поверили. Они финансировали его исследования тектонических подвижек и предоставили ему разрешение входить как представителю власти во все помещения Стиллмана и Чейза, включая подвал и хранилище.

Я, разумеется, присутствовал там, когда он приходил вместе со своей командой. Когда они были в самом хранилище, за ними по пятам следовали полдюжины охранников с дробовиками. Впервые увидев золото в огромных штабелях, Смеджебаккен озарился ангельской улыбкой. В свое время мой рассказ о том, что оно штабелировано там в виде крепостных валов, стен и кубов размером с небольшие здания, эмоционально его не затронул.

Впервые стоя среди того, что сегодня стоило бы 250 миллиардов долларов, я был как-то хищно наэлектризован и думал: вот оно, здесь, я могу до него дотронуться, могу взять его в руки… могу украсть! Вид золота заставил Смеджебаккена работать с такой же самоотдачей, с какой Пушкин творил в Болдино, с какой Гендель трудился в две свои самые великие недели. Сами по себе деньги ничего не значат и не приносят счастья, но их быстро можно преобразовать в очень привлекательные вещи – кашемировые пальто, безупречно белые и ровные зубы, английские охотничьи ружья, отдых на горнолыжном курорте, цветы. Потратить на преподавателей японского, серфинг в Австралии, кедровые рощи, первые издания редких книг, копченого лосося, крейсерские яхты. Я мог бы продолжать и продолжать. Это лишь некоторые из вещей, которые мне нравятся.