Книга Коринна, или Италия - Жермена де Сталь

Мера моего терпения переполнилась. Корабль завтра должен был отплыть. Терезина на всякий случай, ничего мне не говоря, все приготовила к моему отъезду. Люсиль уже целую неделю гостила у родственницы своей матери. Прах моего отца не покоился близ загородного дома, в котором мы жили; отец завещал похоронить его в Шотландии, где у него было поместье. Итак, я уехала, не предупредив мачеху, оставив ей только письмо, в котором сообщала о принятом мною решении. Я уехала в минуту такого душевного подъема, когда полагаешься на волю судьбы, готовая на любое испытание, лишь бы не томиться в рабстве, страдая от скуки и от глупости окружающих, полная юной безрассудной веры в будущее, которое сияло подобно звезде, сверкающей в небесах, и сулило мне счастливую участь.

Глава четвертая

Когда из глаз моих исчезли берега Англии, мной овладели тревожные мысли; но я не оставила там никакой сердечной привязанности и по прибытии в Ливорно скоро утешилась, почувствовав все очарование Италии. Я никому не открыла свое настоящее имя, как обещала это мачехе; я назвала себя просто Коринной — именем греческой поэтессы, подруги Пиндара, история которой была мне дорога{216}. Моя внешность изменилась с годами, и я ничуть не опасалась, что меня узнают; в дни моего детства мы жили очень замкнуто во Флоренции, и, как это подтвердилось в дальнейшем, в Риме никому не было известно, кто я. Мачеха распространила слух, будто врачи послали меня на Юг, чтобы поправить мое здоровье, но в дороге я умерла. Сухо, без лишних слов, она уведомила меня об этом. С величайшей пунктуальностью она переправила мне все мое состояние, оказавшееся довольно значительным, и после этого мне больше не писала. С той поры до минуты, когда я вас увидела, прошло пять лет; эти пять лет я наслаждалась счастьем. Я поселилась в Риме; моя добрая слава росла; занятия литературой и искусствами дарили мне в моем уединении даже большую радость, чем мои успехи, и до встречи с вами я не знала, какую власть над человеком может иметь чувство; иногда мое воображение создавало радужные иллюзии; порой эти иллюзии рассыпались в прах, но это не причиняло мне больших огорчений; я еще не испытывала страсти, способной меня поработить. Восхищение, благоговение, любовь еще не сковали моих душевных способностей. Даже увлекаясь кем-нибудь, я знала, что есть люди, обладающие большими достоинствами и большим обаянием, чем те, что встретились на моем пути; короче говоря, я управляла своими чувствами, не подчиняясь им.

Не требуйте от меня, чтобы я подробно рассказала вам о двух людях, безумно в меня влюбленных, которые занимали известное место в моей жизни, когда я вас еще не знала; теперь я раскаиваюсь и сожалею об этом, но я глубоко убеждена, что ни к кому, кроме вас, никогда не питала настоящего чувства. Я могу лишь повторить то, о чем вы уже слышали от моих друзей: моя независимость была мне столь дорога, что после долгих колебаний и тяжелых сцен я дважды разрывала узы, которыми связывала себя, уступая потребности в любви, когда они становились мне в тягость. Один немецкий вельможа хотел, женившись на мне, увезти меня к себе на родину, где его ждали богатство и высокое положение. Один итальянский князь предлагал мне блестящую жизнь в Риме. Первый сумел мне понравиться, внушив к себе глубокое уважение; но со временем я обнаружила, что он не слишком умен. Когда мы оставались одни, я с великим трудом поддерживала разговор, делая вид, что не замечаю, как многого ему недостает. Я не решалась в беседе с ним обнаруживать свое превосходство, опасаясь поставить его в неловкое положение; я предвидела, что, когда я перестану беречь его самолюбие, он неизбежно охладеет ко мне, а между тем очень трудно сохранять интерес к человеку, которого приходится щадить. Предупредительность, с какой относится женщина к мужчине, стоящему в некоторых отношениях ниже ее, доказывает, что она испытывает к нему скорее жалость, чем любовь; при этом следует многого остерегаться, многого избегать, и любовь теряет свою чудесную непосредственность и свободу. Итальянский князь отличался приятным и разносторонним умом. Он хотел поселиться в Риме, разделял все мои вкусы, одобрял мой образ жизни; но однажды, при весьма серьезных обстоятельствах, я поняла, что ему недостает душевной твердости и в трудных жизненных положениях мне придется всегда поддерживать и подбадривать его; тут и кончилась моя любовь, ибо женщины сами нуждаются в поддержке и ничто так не охлаждает их чувство, как необходимость оказывать ее другому. Итак, я дважды разочаровывалась в своих привязанностях, и это произошло благодаря моей наблюдательности, открывшей мне то, что ускользало от моего воображения, и избавившей меня от несчастий и ошибок.

Я уже думала, что мне не суждено полюбить всем сердцем; порою эта мысль была мне тягостна, но чаще всего я радовалась своей свободе; меня пугало, что я способна так жестоко страдать, ибо это угрожало моему благополучию и самой жизни; но я успокаивалась при мысли о том, как трудно удовлетворить моим требованиям, и не верила, что когда-нибудь встречу человека, который мог бы покорить меня своим умом и силой характера; я надеялась, что никогда не подчинюсь всепобеждающей власти любви, благодаря моему умению подмечать недостатки того, кто мог бы мне понравиться; но я не знала, что существуют такие недостатки, за которые можно еще сильнее любить, ибо они внушают беспокойство за свое счастье. Освальд! меланхолия и нерешительность, которые вас ото всего отвращают, строгость ваших принципов нарушают мой покой, но не охлаждают мое чувство; я часто думаю, что оно не принесет мне счастья; но я осуждаю за это себя, а не вас.

Теперь вы знаете историю моей жизни; я ничего не утаила от вас: ни моего бегства из Англии, ни моего настоящего имени, ни моего непостоянства. Вы, конечно, можете подумать, что воображение нередко вводило меня в заблуждение; но если бы общество не налагало на женщин цепей, от которых свободны мужчины, разве были бы основания считать, что я недостойна любви? обманывала ли я кого-нибудь? причиняла ли кому-нибудь зло? осквернила ли свою душу низменными желаниями? Может ли Бог потребовать от сироты, оставшейся одинокой во всем мире, чего-либо еще, кроме искренности, доброты и гордости? Как счастливы женщины, встретившие на заре своей жизни человека, которого им суждено было полюбить навеки! Но разве я менее их достойна любви лишь потому, что узнала вас слишком поздно?

Тем не менее скажу вам откровенно, милорд, и вы мне поверите: если бы я только могла провести всю жизнь подле вас, не выходя за вас замуж, то, как ни велики счастье и честь быть вашей женой, — я не хотела бы соединиться с вами браком. Быть может, вы принесли бы жертву, женясь на мне? быть может, вы когда-нибудь пожалели бы о прелестной Люсиль, моей сестре, которую ваш отец предназначил вам в жены?.. Она на двенадцать лет моложе меня; имя ее незапятнано, как первый весенний цветок; в Англии мне пришлось бы воскресить свое имя, уже давно преданное забвению. У Люсиль, я знаю, кроткая и чистая душа; если судить по тому, какой она была в детстве, то возможно, что она будет способна понимать вас, если полюбит. Освальд, вы свободны: кольцо, которое вы мне дали, я вам верну по первому вашему требованию.