Книга Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

— Не знаю. Но ведь ночь! Гавань широка и не пристреляна, тренировок давно не было. Порох ужасно дорог.

— Какая разница… Вы сумеете провести одного человека через оцепление порта?

— Нет. Пропуск у меня на одного человека.

— Покажите, — испанский капитан довольно потирает руки. — Какая прелесть! На предъявителя! Что ж, убедим вашего коменданта, что оформлять важные бумаги таким образом не следует. Патрик, ты же бывал в Спайтстоне? Сможешь найти место, где много ирландцев, и чтобы без присмотра?

Ирландец кивает.

— В таком случае, сеньор, передайте пропуск лейтенанту О'Десмонду. Теперь — Хайме. Ты готов убить пиратов?

— Как? — человек-гора удивлен.

— Тихо. Чтоб не путались под ногами в бою.

— Сделаю.

— Хорошо. Сеньор Роберто, как видите, я отослала одного из моих лейтенантов. Не составите мне компанию при абордаже «дикой кошки»?

— При абордаже чего?

— Корабля слева по борту. Называется «Ривендж», кажется. «Дикая кошка», фрегатта, дюнкеркец… Неважно. Быстрый корабль, созданный для преследования и боя, при этом ходящий над мелями. Если мы хотим уйти, нам придется его взять.

Патрик англичанину не доверял, но на сей раз все обошлось. Пропуск оказался настоящим. Караулы хмыкали и разрешали дурню-«красноногому» топать дальше. Судя по добротной одежке, он чье-то доверенное лицо. Может, даже вольный.

Тем более идет во вполне понятное место — грузчиков искать. Если завтра будет торг, вполне могут понадобиться.

И уж никого не удивило, что ирландец решил подкинуть работенку своим. А разговор… Сразу и не поймешь. А как поймешь, бежать с докладом уже поздно. Если за два последних горьких столетия гэльская нация чему и выучилась, так это строить заговоры и бунтовать.

— Привет, ребята. Тут у меня парочка глотков испанского вина. Англичане хотят пролить его на землю. А я думаю, оно и для причастия сгодится, если его с ирландской водичкой перемешать.

Патрик смотрит на людей, к которым привела его судьба. Барак, спят вповалку. Дух — немногим легче, чем на каторжном корабле. Одежда — мешковина, постель — земля. Солдат его роты — ни одного, да и людишки не во всем подходящие. Большинство — рабы, которым позволили самим зарабатывать себе выкуп. Есть и вольные. Не прижатые к стене. Это плохо. Зато это люди сильные. И если их удастся поднять…

— Глоточки-то маленькие больно. Боюсь, англичане с них не захмелеют. Особенно те, что в Индиан-бридж.

Как и следует ожидать. Интерес — да. Надежда — да. Отчаянная решимость — нет. Значит, нужно уговорить. Увы, плохой из капитана О'Десмонда уговариватель. В Дублине и Ла-Веге хватало команд. Не на все, но кружок заговорщиков — не сговорчивая девка.

— Зато воды у нас много. И если Господь сподобит нас милостью своей…

— У нас нет священника, чтоб отслужить мессу, — другой голос, усталое лицо кривится, — а без этого вода не обратится вином. А расшибаться о скалы… В прошлый раз за мятеж убили каждого пятого.

Значит, нужны иные слова. Что же им пообещать? Ну, разве что пушки… Но тут вступает третий голос.

— Священник есть. Это я.

Такой же человек, как все. И тонзуры нет… Заросла, конечно. Но как же вовремя!

— Ты не говорил.

— Увы, я слишком слаб. Я не рискнул принять мученичество, но я был ротным капелланом. И если вам нужно причастие перед битвой, я рискну. А если нет, отанафемствую.

— За что?

— За то, что теперь меня непременно кто-нибудь выдаст. Так и в Англии бывало. Знают двое — знает свинья.

— Тебя же не выдали…

— Так то моя рота. А то — людишки, что боятся навалиться сотней на одного! И если уж Спасителя предал за тридцать фунтов ученик, за кровь простого пастыря Иуде пяти хватит. Правда, получить их ему трудно будет. Может, потому я и жив пока…

— Это почему трудно? — удивился Патрик. На его памяти англичане исправно платили. Настолько исправно, что расходную статью внесли в бюджет.

— А потому, что судья Джонс пусть и еретик, но человек… Ну да это неважно сейчас, тем более что неленивые могут и в Индиан-бридж за сребрениками сбегать. Так что будет вам чудо пресуществления. Опять же, если дьявол будет попущен, воду можно влить в винные мехи…

— Мехи-то маловаты. На шесть десятков глотков. Ну на семь… Так вот. Нам, допустим, хватит. А остальные?

— Кто причастится испанским вином, уйдут все. Кто не захочет — сами выберут судьбу.

— Даже так? А не маловаты ли мехи?

— Так есть еще. Сами видите. К утру все наши будут. Нам, бывало, и те, что на полтыщи глотков, доставались…

Они еще говорят и еще не перешли с языка заговорщика на обычный, но дело решено. Против анафемы истовые католики не пойдут.

Хайме мрачен, а ведь получил чего хотел, даже больше. Не посмотрел на казнь. Убил пирата, убил не одного, убил сам — хотя и помогли маленько. Убил пусть и не в бою, но по военной необходимости.

Они спали — не все, иные ждали утра. Наверняка прикидывали, как выкупиться из английской неволи, злой, но алчной. И тут прикосновение к плечу. Достаточно громкое: «Пошли, тебя тут раньше времени купили. За деньги, а не ирландца, ха-ха. Ну, шевели мослами. Лодка под кормой». Которая как раз прикрыта капитанской палаткой. Поначалу казалось — ничего слишком сложного. Вызвать кандальника на корму, еще и сказать, что, мол, обменяли его… А там — ударить ножом, придержать, чтоб не сумел заорать и не плеснул слишком громко. Морские разбойники отличат плеск весла от плеска упавшего в воду тела.

Как он мечтал просмаковать каждое мгновение мести — короткий переход от надежды к агонии, стремительно уходящая из тела жизнь, словно льющееся в глотку вино… На худой конец — удовлетворение от свершения должного, даже холодное безразличие рутины. Вышло иначе.

В абордажном бою есть ярость, есть нанесение ран — и почти нет смерти. Некогда учуять вонь смерти, рассматривать кровищу, выпущенные внутренности. Там кружит голову ярость схватки. А здесь — нужно крепко держать уже обгадившегося смертника, иначе… Всплеск. Хорошо, кандалы затаскивают тело вглубь почти мгновенно.

Это случилось на пятом смертнике. Обреченный успел испугаться, рот жадно хватнул воздух — крикнуть. Не дали, когда нож вскрыл горло, вместе с кровью хлынул то ли вой, то ли хрип, то ли бульканье. Громко! Сейчас за ним последуют крики кандальников. Пираты наверняка знают, как звучит перерезанная глотка… Нет, тихо. И все-таки…

Хайме сжал и разжал кулак. Руки не дрожат, уже хорошо. У него. Помощники выглядят хуже.

— Плохие из нас головорезы, — сказал квартирмейстер. — Пойду, скажу капитану, что кишка у нас тонка…

Рады… Невыполнению приказа? Не дело. Хотя бы потому, что у самого лейтенанта Санчеса на душе не разочарование — облегчение и радость. Что ж, настроение недолго испортить.