Книга Училка - Наталия Терентьева

— С адвокатом, Громовский, ты будешь разговаривать, когда тебя посадят. А в классе обойдешься без адвоката. Выходи к доске.

— Чё это вдруг?

— Выходи!

— Да за ради бога!

— Бога хотя бы не поминай!

— Почему это? У меня семья очень верующая!

Нисколько не сомневаюсь. Даже, наоборот, уверена, что всей семьей Громовские ходят на службы, может, даже стоят всенощные. Это так пронимает, это нужно душе, измученной постоянными гадостями, которые эта душа в себе носит. «Греши и кайся, греши и кайся!» — смеялась когда-то моя бабушка, которую я помню плохо. Но некоторые фразы ее запомнила на всю жизнь.

— Дай сравнительную характеристику романа…

Я остановилась. Ну не хочу. Не могу. Тошно. Неправильно всё это. Передо мной стоит наглый, тупой троечник, который неизвестно отчего решил поступать в один из самых лучших гуманитарных вузов России. Он пишет с ужасными ошибками. Он гад, просто гад. Он издевается над учителями и одноклассниками. Он еще до конца не сформировался. Но я не знаю, что должно произойти, какое чудо с небес, чтобы из этого недочеловека вырос нормальный, порядочный человек. Он и еще два таких урода избили Кирилла, втроем. Им ничего не будет. Скандал замнут. Не замнет школа — замнет полиция. Найдут способ. И Громовский поступит на журфак, куда поступить невозможно. Это факультет для золотой молодежи — детей министров, бриллиантовых шоуменов, нефтяных магнатов, кавказских президентов и мафиози. И для Илюши Громовского, потому что дела его отца резко пошли в гору. Какая разница, отчего и почему и какие именно дела. Умеет человек, знает, где кого прижать, где на чем выиграть, где украсть. Ведь именно это ценится в современной России? Тот, кого это не устраивает, кто так не хочет, кто считает, что родился для чего-то другого, получает в месяц ровно столько, чтобы не умереть с голоду, накормить детей и не ходить в рванье. Всё.

Зачем я вызвала Громовского к доске? Что я хочу сейчас доказать?

— Садись, — сказала я. — Мне противно на тебя смотреть.

Громовский присвистнул и показал мне пальцем на камеру. Я повернулась к камере.

— Мне противно разговаривать с Громовским, потому что он сволочь. И даже если он поступит на журфак, он, бездарь и недоумок, будет учиться там очень плохо, так же как другие недоумки, папы которых наворовали много денег, чтобы их дети могли жрать, пить, иметь любых дур и учиться на журналиста.

В классе повисла тишина.

— Йоу… — тихо сказал Миша Овечкин.

— И еще, Громовский. Я тебе поставлю «три» в аттестат. Понятно? Я тебе за эту четверть ставлю двойку, заранее. Попробуй опротестовать, собери комиссию. Тебе поставят кол, потому что ты — ничто. Наглое, тупое ничто. Плесень.

— Ты сядешь за свои слова, дура! — сказал мне Громовский.

— Нет, мальчик. Не сяду. Ты плохо подготовился к борьбе со мной. Мне повезло чуть больше других учителей, которых ты месишь с грязью. Ты не дочитал мою биографию. Просто не связал две фамилии. Мою и…

— Ба-ли-и-ин… — сказал Миша Овечкин. — Даниле-евич… Недавно же по телеку говорили…

— Минус сто баллов… — покачала головой Саша Лудянина. — Анна Леонидовна, но вы ничего…

— Я собиралась уйти из школы, Громовский. Провести в среду родительское собрание в своем классе и уйти. Даже учителя уже нового берут. У вас бы со следующей недели пришла новая учительница русского. И ты бы растоптал ей телефон, для затравки, чтобы показать, кто в стае главный. Но я не уйду. Для того чтобы тебе поставить тройку в аттестат.

— Я плевал на аттестат… — проговорил Громовский с белыми глазами.

— А я плевала на тебя, Громовский.

— Тогда вы ничем не лучше всех тех, кому все можно! — высказался Миша Овечкин. И встал.

Я засмеялась.

— Миш, это ты правильно сделал, что встал. Нет, я лучше. Я не воспользовалась тем, что мой родной брат… Можно не продолжать — кто и что в этой стране мой брат? Я не воспользовалась этим, когда Илья Громовский украл моего сына-третьеклассника и держал его с завязанными глазами в машине, выставляя мне ультиматумы. Я разобралась с этим сама.

— Гонит… — неуверенно сказал Громовский.

— Заткнись лучше! — посоветовала я ему. — Заткнись и сиди, надейся, что тебя не посадят за коллективное хулиганство. Моли Бога, раз ты считаешь, что для тебя он есть, моли маму Кирилла, чтобы она тебя простила.

Громовский что-то бубнил, а я смотрела на остальных детей. Ведь это не норма? Громовский — не норма? Нет, конечно. Это вирус, пытающийся победить человека. Я заболеваю гриппом, ОРВИ, потому что некая иная форма жизни пытается меня уничтожить. Зачем? Я не знаю. Возможно, я для него планета. Как для меня — Земля. Возможно, я для него враг, или еда, или конкурент, я не знаю. Как и вирус Громовского. Пытается заразить всё вокруг себя, подчинить, сделать подобным себе, извести то, что не мутирует, не становится таким же.

— Напишем короткие эссе, — сказала я классу. — Без подготовки, две темы на выбор. Точнее, можете полистать произведения в планшетах или конспекты, если у кого вдруг есть. Была бы рада, если бы обнаружились собственные записи.

Я говорила и видела Сашины глаза. Я не знала, осуждает ли она меня. Понимает ли, почему я так озверела. Мне хотелось, чтобы она, Оля, Коля, другие дети были за меня, за мою правду. Я не уверена, что правда, выраженная в такой грубой форме, найдет много сторонников. Но я уже не могу разговаривать с Громовским по-другому.

— Темы. Первая: «Тема гармонии и конфликта в человеческих отношениях на примере произведений Тургенева или Толстого». Вторая: «Судьба России и национальный тип в изображении Гончарова».

— Но как это можно написать кратко? — удивился Овечкин.

— Кратко можно написать тезисами. Я это и имею в виду. Напишите так, чтобы вы могли это потом, при необходимости, расписать подробнее. Не надо ничего искать в Интернете, пожалуйста! — остановила я Иру, соседку Громовского. С некоторых пор она стала подсаживаться к нему, несмотря на то, что сам Громовский, занимающий очень много места в пространстве, любит сидеть один. Рядом с друзьями — сзади, впереди них, через проход, но один.

Девушка, ничем особенно не выделяющаяся, разве что быстрым взглядом красивых, сильно накрашенных темных глаз, кивнула и отложила планшет.

— Вы же сказали — можно просмотреть произведения? — уточнила Саша.

— Сказала. А давайте определимся сначала, какие произведения вы будете искать. Не уверена, что все с ходу сообразили, особенно Ира.

Ира, сидящая рядом с Громовским, согласно кивнула.

— Ты ведь темы стала искать, да?

— Допрос с пристрастием и пытками, — прокомментировал Овечкин.

— И с участием комментатора местного радио, — добавила я.

Ира подняла глаза: