Книга Серая слизь - Алексей Евдокимов

– Грекова правда убили?

Кивает снова.

– Менты?

– Когда следствие началось… – говорит как бы с усилием, – два года назад… Сева с ними договорился, вроде бы… Он не будет нигде светиться, они его будут прикрывать…

– Он правда дурью торговал – а полиция его крышевала?

– Угу… Только ближе к процессу, пару месяцев назад, началась какая-то возня. Что-то не так пошло… Сева подозревал, что его могут и сдать. Ну, он им тогда намекнул, что если его привлекут, то ему тоже будет что рассказать… Но я так понимаю, что у ментов у самих довольно крутые заморочки начались. Кто-то, видимо, из сопредельных ведомств под них копать начал серьезно… Бизнес делили.

– Служба защиты Сатверсме.

– Ну, видимо, они тогда всерьез перессали. Решили, что надежнее, чтоб его вообще не было. Я… это даже видела…

– Что? Как убили его? Молчит.

– Ты знаешь, кто Яценко убрал?

– Догадываюсь… – чуть кривясь, разглядывает ногти. – Он же не в курсе был, Ник, что Севу убили. Я никому не говорила, естественно. А когда дату процесса назначили, Ник… Яценко… ну, он задергался. Он-то обвиняемым был. Время идет, его судить собираются. Ну, не за дурь, но все равно… Он-то был уверен, что Сева его отмажет, а Севы нет… Пытался его через меня найти… Я, само собой, сказала, что без понятия. Он тогда у меня твой телефон взял. Он звонил тебе?..

– Звонил. Но я не успел с ним встретиться. Его уже…

– Я думаю, он пытался ментов пугать… Что сольет в прессу то, что знает, если они его не отмажут. Он же тоже не в курсе был про их с гэбэшниками разборки…

– А что он мог рассказать?

– Ник дилером был. Каналы знал… И кто крышует бизнес… Даже из ментов кого-то в лицо… Я думаю, это они не сами его. Кого-нибудь из его клиентов послали… отморозка какого-нибудь. Сам знаешь, как у торчков с башней…

– А что с Маховским?

– Ничего с Маховским. Махович, когда понял, к чему дело идет, на дно залег… Вроде, у друзей каких-то.

– И адвокату ничего не сказал?

– Ты че, какому адвокату… Этот Круминьш – он же на ментов работает.

– А Леонид?

– Леонид?..

– Он помер. Месяца полтора назад.

– От чего?

– Жена бывшая сказала – овердоза. Хотя в свое время он, вроде, завязал.

Пожимает плечами:

– Наверное, правда “перегруз”. Как торчки завязывают, ты, я думаю, в курсе – то ли восемьдесят процентов, то ли девяносто, потом опять на иглу садятся… Мочить его всяко смысла не было. Он про бизнес ничего не знал. Он только покупал.

– Как ты узнала, что я буду на Твайке?

– Коневнин сказал, что ты звонил, спрашивал. Я тогда Леву разговорила – хреновый из него хранитель секретов… Набрала Федьку – он меня туда привозил, ждал… Остальное Федька придумал…

Метрах в пяти от нас две смуглолицые пожилые орденские монашки, в бело-синие свои простыни завернутые, вкатывают тележку в воротца благотворительной кухни.

– Кристин… Почему тогда… ну когда я тебя еще – два года назад – просил перед камерой на пару вопросов ответить… ты сказала: “Не было никакой секты”?

Она косится, медленно качает головой:

– Ты что, до сих пор не понял?.. Не было никакой секты! Господи, Денис… – хмыкает. – Я ж тогда все пыталась объяснить – но ты, естественно, не слушал. Тебе же нужна была секта, ты же про секту фильм делал… Забавно только, что ты до сих пор ничего не понял… Это же ты выдумал секту. То есть после тебя, после фильма твоего все решили, что “Ковчег” – это очередные религиозные маньяки. Я понимаю, ты не из головы это взял, ты слушал родителей Диминых, друзей – которые были уверены, что сектанты ему крышу сдвинули… Что, в общем, естественно… На самом деле никто никому крышу, конечно, не сдвигал. Специально. И религия тут почти ни при чем. Просто был такой кружок более-менее художественной молодежи, с фантазией, с тягой поиграть… Ну и играли во что-то типа тайного общества. В конспирацию. Ну да, среди ребят были те, кто действительно наркотой приторговывал – как это, согласись, совсем нередко водится в подобных тусовках. Кое-кто на дури действительно сидел. Вне всякой связи с масонскими играми, впрочем. Дурь, да, шла через Севу, у которого были еще и задатки харизматического лидера. Который немножко любил быть учителем жизни. В этой роли он в игре и участвовал… – на некоторое время замолкает. – А самое главное – было ощущение, от которого не деться любому не совсем тупому и не совсем равнодушному человеку, хоть что-то чувствующему, хоть чем-то помимо бабла еще интересующемуся… Ощущение творящейся на наших глазах – и все равно так или иначе имеющей отношение к нам самим – какой-то глобальной лажи. Какой-то очень большой засады. Подляны… Никакого внятного объяснения этому нет – так что всяк трактует происходящее по-своему. Кто-то концепции изобретает. Аналогии подверстывает. Рецепты даже предлагает. Ну вот и у них своя версия была. Про некий новый Потоп… Только это они себе тоже наврали. Никакой это на самом деле не Потоп…

– …А конец света? Ты правда так думаешь?

– Денис… Дэн… Дело же не в словах. Одно дело, если у тебя есть пусть не варианты – но хоть какой-то выбор… А то, что творится, – оно не ставит тебя даже ни перед каким выбором. Просто давит и все. И даже не так… Давит, гнет: это еще можно постепенно гнуться – или там не захотеть гнуться и сразу сломаться… А тут – просто устраняет. Независимо от твоих действий… реакций… Ты не то что не можешь выбрать или не выбрать смерть… Ты даже красивой смерти выбрать не можешь. Не можешь там… сдохнуть, идя наперекор. Просто потому что совершенно непонятно – куда это: наперекор. Точнее понятно, что – некуда… Знаешь, почему Дима так страшно с собой покончил – почему он сжег себя? Не задавался таким вопросом? Он ведь хоть смертью, способом ее, пытался как-то противопоставить себя происходящему. Если все становится никаким, серым, “серой слизью”, как они говорили… то хоть умереть он решил ярко. Ну и что в итоге? Обезображенный труп на какой-то окраинной помойке… вокруг которого потом еще проворовавшиеся менты затеяли паскудную свою возню… И так со всем. Нельзя там… умереть, оставаясь несогласным. Потому что даже соглашаться – не с чем. От тебя никто ничего не хочет. Нет ни врага, ни враждебной силы, ни ситуации противостояния, ни возможности выбора. Понимаешь?

– Понимаю. Но… Знаешь, почему мне сложно принять такое? Твою версию? Потому что она не то что слишком безнадежная – она в своей безнадежности слишком категорична. Слишком надрывна. И в этом она – очень человеческая. Ты говоришь о нечеловечески равнодушном процессе – но ты слишком по-человечески неравнодушна в трактовке этого равнодушия… Это максимализм. А объективный ход вещей, энтропия – это все чуждо максимализма… В конце концов… – поворачиваюсь к ней. – Ты сама-то ведь драпаешь. И даже не от серой слизи. А от ментов.

Она снова пожимает плечами. Фыркает: