Книга Смерть в рассрочку - Борис Сопельняк

Профессор вопрошающе взглянул на Ратова, тот слегка скривил губы и прикрыл веки. Тогда профессор энергично протер очки и победоносно бросил их на переносицу.

— Среди вас есть говорящие по-русски? — спросил он.

Многие утвердительно кивнули.

— Тогда скажите, что такое Кровавая Мэри? И можно ли с ней пообщаться в Сандунах? Заодно припомните, сколько стоит свидание с Аннушкой.

Англичане недоуменно переглянулись. Когда стало ясно, что пауза неприлично затянулась, один из них откашлялся и, растягивая гласные, надменно подал голос.

— Не соблаговолите ли повторить? Я не взял на слух про Мэри. Кажется, вы сказали, что она кровавая?

Профессор кивнул.

— Значит, это преступница. Возможно, даже убийца. А Сандуны, насколько мне известно, баня. Туда, я полагаю, убийц не водят. Следовательно, как вы изволили выразиться, пообщаться с ней в Сандунах нельзя.

Вся советская делегация грохнула от смеха и повалилась на стол!

Англичанин покраснел до корней волос, оскорбленно поджал губы, но, сделав неимоверное усилие, взял себя в руки и дрожащим голосом сказал:

— Не вижу ничего смешного. Это — во-первых! А во-вторых, не кажется ли вам, милостивый государь, что намек относительно Аннушки несколько неприличен? Если в Москве и есть женщины подобного рода, то афишировать свидания с ними, а тем более упоминать о цене, в приличном обществе не принято, — не удержался англичанин и брезгливо повысил голос на последних словах.

Профессор просто опешил. Ратов ошарашенно выпучил глаза и полез за платком. Потом они обменялись взглядами, как-то странно фыркнули, схватились за животы и со стоном повалились на стол. Они уже не смеялись, а рыдали! Наконец, профессор перешел на икоту, опрокинул в себя стакан воды, встряхнул несколько раз головой и, вытирая слезы, виновато уронил:

— Извините… Ради Бога… Но так рассмешить! Именно так рождаются анекдоты… Начнем с того, что вы русский. Но из тех времен, — махнул куда-то за спину профессор. — Никаких «не соблаговолите ли», «не взял на слух», «милостивый государь» давным-давно никто не говорит. Кроме того, вы москвич: вас выдает манера «акать» и тянуть гласные.

— Как просто, — развел руками Файербрэйс. — А мы-то думали, что приват-доцент Московского университета по знанию России любому даст сто очков вперед. Но вы меня заинтриговали! Во-первых, что натворила Мэри? И во-вторых, что за соблазнительница эта Аннушка? Здесь одни мужчины, так что отвечайте смело.

Профессор снова прыснул, а затем, распушив бороду, попросил всех наклониться к столу и свистящим шепотом заявил:

— Только вам! Как союзникам. По секрету. И чтобы никому! Обещаете? Тайна должна умереть в этой комнате.

Англичане кивнули и сдвинулись поплотнее.

— Кровавая Мэри, — заговорщически продолжал профессор, — это крепкий русский коктейль: смесь водки с томатным соком. Но в Сандунах с Мэри пообщаться нельзя, потому что там подают пиво. Правда, если есть блат, можно получить сто грамм с прицепом, то есть полстакана водки и кружку пива.

— Ах, вот оно что, — понимающе заулыбались англичане. — Надо будет попробовать. А мы-то думали… Подловили вы нас, профессор, здорово подловили.

— Я этого не хотел… Так получилось. Мне казалось, что уж если вы занимаетесь Россией, то знаете о нас больше. Но это так, к слову. А теперь, уважаемый приват-доцент, шар в вашу лузу, — обернулся он к бывшему москвичу. — Смею вас уверить, что в вопросе об Аннушке нет ничего предосудительного. Речь идет не об интимном свидании, а о поездке на трамвае. Аннушкой у нас называют маршрут «А», и это свидание стоит всего тридцать копеек.

— Этих деталей я не знал. Я их просто не мог знать, — умоляюще взглянул приват-доцент на Файербрэйса.

— То-то и оно! — внушительно заметил профессор. — А мы их знаем. И по этим деталям будем отсеивать самозванцев. Дело, кстати, не только в языке. Вот вы, господин приват-доцент, наверное, лет двадцать пять живете в Англии, а англичанином так и не стали. Да-да, — заметив протестующее движение, повысил он голос. — Когда говорили «во-первых» и «во-вторых», что вы делали с пальцами? Сгибали. А полковник Файербрэйс разгибал. Именно так делают англичане, а вы до сих пор не научились.

Приват-доцент еще больше смутился, а Файербрэйс восхищенно обратился к Ратову.

— Если у вас все эксперты работают так же, как профессор Денисов, в успехе дела я не сомневаюсь. Приступим? — оглядел он собравшихся. — Возражений нет? Тогда — к делу.

И вот перед комиссией пошла череда несчастных, измученных, задерганных и обозленных людей. Одни откровенно заискивают перед англичанами, другие ведут себя дерзко и вызывающе, третьи, махнув на все рукой, покорились судьбе. Были, конечно, и ловчилы, но их быстро разоблачали.

— Пригласите следующего, — устало говорит Файербрэйс и откидывается на спинку стула.

Дверь медленно открывается и в комнату входит крепкий, осанистый человек с запорожскими усами.

— Омельченко Никифор Артемович? — спрашивает у него Ратов.

— Так точно, старшина Омельченко, — с сильным украинским акцентом отвечает тот.

— Откуда родом?

— Из Каменки Бугской. Это подо Львовом.

— Образование?

— Наверное, среднее. Как считать… В общем, школу окончил.

— Кем работали до войны?

— Этим… как его… счетоводом.

Ратов обернулся к одному из экспертов и едва заметно кивнул. Тот быстро произнес какую-то фразу, причем по-польски.

— Что он сказал? — спросил Ратов.

— Н-не понял, — стушевался Омельченко. — Он же не по-украински…

— Конечно, нет, — вмешался эксперт. — Я спросил у вас по-польски, женаты ли вы и есть ли у вас дети.

— Женат, женат, — обрадованно закивал Омельченко. — А детей нет. Не успел. Война…

— У вас вопросы есть? — обернулся Ратов к Файербрэйсу.

— Нет, — удрученно говорит тот. — Все ясно. Он не понимает по-польски, а все украинцы, которые до тридцать девятого жили на территории Польши, в школе изучали польский язык. Да и счетоводом он не мог работать: вся документация велась на польском. В Ньюландс Корнер! — сделал он пометку в блокноте.

— Следующий!

В комнату врывается растрепанный парень с горящими глазами.

— Я русский! — с порога заявил он. — Русский до седьмого колена. И тем горжусь! Так что юлить и работать под поляка не буду.

— Очень хорошо, — улыбнулся Ратов. — Родина ждет вас.

— Родина? Ждет? Не Родина меня ждет, а лагерь! — взвился парень. — Это в лучшем случае. А то и расстрел без суда и следствия.

— С чего вы взяли? — нахмурился Ратов, заметив, как внимательно прислушиваются к их разговору англичане. — Если вы не совершили никаких преступлений, не были полицаем и не служили в гестапо, вас тут же отпустят.