Книга Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра - Джаспер Ффорде

Обри вздохнул.

— Мы бы хотели отложить следующий сет до прекращения дождя, — заявил Вьюнкер, прикрывая голову газетой.

Требование было вполне правомерным, и он это знал.

Арбитр спросил «Громил», согласны ли они на отсрочку, но О'Наффинскей, глядя мне в глаза, заявил, что Рединг не согласен. Значит, с пятидесятиярдовой отметки придется бить мне.

Я смахнула дождевую воду с лица и попыталась разглядеть колышек. Лило как из ведра, и капли стояли туманом в нескольких дюймах над землей. Но все равно О'Наффинскей бил первым, а он тоже мог промахнуться.

Капитан «Громил» сосредоточился, размахнулся и провел хороший удар. Шар понесся к колышку с явным намерением чисто взять цель. Но, недолетев, смачно плюхнулся в грязь. Толпа загудела в предвкушении. По стадиону мгновенно разошелся слух, будто О'Наффинскей промахнулся на четыре фута. Для победы в Суперкольце мне надо сократить дистанцию.

— Удачи, — пожал мне руку Обри.

Я подошла к пятидесятиярдовой линии, к этому моменту превратившейся в лужу вязкой грязи. Сняла наплечники и отбросила их в сторону, сделала несколько пробных взмахов молотком, в очередной раз протерла глаза и уставилась на разноцветный колышек, который, казалось, непостижимым образом отдалился еще ярдов на двадцать. Я встала перед шаром и приняла нужную стойку. Толпа затихла. Они понятия не имели, каковы ставки, но я-то знала. И не имела права промазать. Я посмотрела на шар, посмотрела на колышек, снова на шар, стиснула рукоять молотка, подняла его высоко в воздух, а затем резко размахнулась и ударила, испустив громкий крик. Деревянные снаряды с резким стуком встретились, и шар по изящной дуге умчался вдаль. Я думала о Гане и «Голиафе», о Лондэне и Пятнице, о последствиях своего возможного промаха. Судьба всей жизни на этой прекрасной планете зависела от взмаха крокетного молотка. Я видела, как мой шар шлепнулся в грязь, как рефери бросился сравнивать дистанцию. Потом повернулась и пошла сквозь дождь к Лондэну. Я сделала все, что могла. Игра закончилась. Я не слышала объявления, только рев болельщиков. Но чьих? Наших или редингских? Мелькнула фотовспышка, у меня закружилась голова, звуки слились в невнятный гул, и все замедлилось. Но не так, как обычно при папином появлении, а как после выброса адреналина, когда все кажется странным и каким-то иным. Я поискала глазами Лондэна и Пятницу, но мое внимание отвлекла могучая фигура в плаще и шляпе, перепрыгнувшая через барьер и бросившаяся ко мне. На бегу незнакомец вытаскивал что-то из кармана, комья грязи летели у него из-под ног, забрызгивая штаны. Я застыла, глядя, как он приближается, и вдруг заметила, что глаза у него желтые, а под шляпой скрыты… рога. Больше я ничего не видела: яркая вспышка, оглушительный рев, а дальше — тишина.

Глава 40

Вторая персона номер один

ЛЮБИМАЯ МАРКА ЯХТ ЗНАМЕНИТОГО ЛИТТЕКТИВА ОСТАЕТСЯ ТАЙНОЙ

В результате гибели Четверг Нонетот в прошлую субботу вопрос о том, яхты какой марки она предпочитает, так и остался невыясненным, пишет наш суиндонский корреспондент. «Судя по ее внешности, она бы скорее всего выбрала тридцатидвухфутовый кеч со спинакером и флуновским[80]автопилотом». Другие комментаторы, специализирующиеся по яхтам, не согласны с ним и считают, что покойная предпочла бы судно повместительнее, вроде шлюпа или яла, хотя, возможно, она остановилась бы на скромном ботике для плавания вдоль побережья или долгого уик-энда, в каковом случае ее мог бы заинтересовать компактный двадцатифутовик. Мы попросили ее мужа ответить на наш вопрос, но он уклонился от ответа.

«Яхтенный ежемесячник», июль 1988 г.

Я смотрел на нее вплоть до того самого момента, когда ее застрелили. Растерянная и усталая, она возвращалась с доигрывания, и я окликнул ее, но тут как раз взревела толпа, и она не услышала меня. Вдруг какой-то мужчина перемахнул через ограждение и бросился к ней. Я принял его за зарвавшегося фаната, а выстрел прозвучал не громче шутихи. Поднялся голубой дымок, Четверг какое-то мгновение стояла и глядела на него, не веря своим глазам, а затем просто согнулась пополам и упала на землю. И все. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я сунул Пятницу Джоффи, перепрыгнул через барьер и со всех ног помчался к ней. Я добежал первым. Четверг неподвижно лежала на мокрой земле и смотрела в небо. А в двух дюймах над правым глазом зияла аккуратная красная дырочка.

— Врача! — крикнул кто-то.

Это был я.

У меня включился автопилот. На некоторое время мысль о том, что кто-то застрелил мою жену, оказалась вытеснена из моего сознания, я просто занимался раненым — видит бог, мне не раз приходилось это делать. Я достал носовой платок и прижал его к ране.

— Четверг, ты меня слышишь?

Она не ответила. Дождь заливал ее открытые глаза, и я заслонил ее лицо ладонью. Рядом появился медик и плюхнулся на колени в грязь, торопясь ей помочь.

— Что случилось? — спросил он.

— Ее застрелили.

Я осторожно ощупал ей затылок и выдохнул с облегчением, не найдя выходного отверстия от пули.

Второй медик, на сей раз женщина, подбежала к первому и велела мне отойти. Но я подвинулся ровно настолько, чтобы не мешать ей работать, и продолжал держать Четверг за руку.

— Пульс есть, — доложил первый врач и выругался: — Да где ж эта чертова «скорая»?

Я оставался с Четверг всю дорогу до больницы Святого Септика и отпустил ее руку только у дверей операционной.

Добрая санитарка выдала мне одеяло. Я уселся на жесткий больничный стул и уставился на настенные часы и плакаты с информацией для посетителей. Я думал о том, сколько времени мы с Четверг пробыли вместе. Оказалось, не больше двух с половиной лет.

Сидевший рядом со мной мальчик с супницей на голове спросил:

— А че вы тут делаете, мистер?

Я наклонился к нему и произнес в пустотелую ручку, чтобы он мог меня расслышать:

— Я-то ничего, но кто-то застрелил мою жену.

— Черт побери, — сказал мальчик с супницей на голове.

И я ответил:

— Да, черт побери.

Потом я долго сидел и таращился на плакаты, пока кто-то не окликнул меня:

— Лондэн!

Я поднял голову. Это пришла миссис Нонетот. Она плакала. Наверное, и я тоже.

— Как она? — спросила теща.

— Не знаю.

Она села рядом со мной.

— Я принесла тебе баттенбергский кекс.

— Я не особенно голоден.

— Понимаю. Но я просто не знаю, что делать.

Несколько минут мы оба молча смотрели на часы и разглядывали плакаты. Потом я спросил:

— Где Пятница?