Книга За чертой - Кормак Маккарти

Она сказала, что, когда его везли мимо ее двери, он был жив, кроме того, люди бежали за грузовиком до околицы, так что, пока он был здесь, в Мата-Ортис, он был жив, а что было дальше, кто может сказать?

Он поблагодарил ее и повернулся уходить.

— ¿Es su perro?[493]— сказала она.

Он сказал, что это собака брата. Она сказала, что она так и подумала, потому что у собаки озабоченный вид. Она выглянула на улицу, где стоял конь.

— Es su caballo,[494]— сказала она.

— Sí.

Она кивнула.

— Bueno, — сказала она. — Monte, caballero. Monte у vaya con Dios.[495]

Он поблагодарил ее, подошел к коню, отвязал его и сел верхом. Повернувшись, коснулся поля шляпы и поклонился женщине, которая стояла в дверях.

— Momento,[496]— крикнула она.

Он подождал. Через мгновение к двери вышла девочка, протиснулась мимо женщины, подошла к стремени его коня и подняла взгляд на него. Она была очень хорошенькая и сильно стеснялась. Подняла руку со сжатым кулачком.

— ¿Qué tiene?[497]— сказал он.

— Tómelo.[498]

Он опустил руку, и она положила в нее маленькое серебряное сердечко. Он поднял его к свету и осмотрел. Спросил ее, что это такое.

— Un milagro,[499]— сказала она.

— ¿Milagro?[500]

— Sí. Para el gúero. El gúero herido.[501]

Он повертел сердечко в руке, потом бросил взгляд на нее.

— No era herido en el corazón,[502]— сказал он.

Но она лишь смотрела в сторону и не отвечала, а он поблагодарил ее и опустил сердечко в карман рубашки.

— Gracias, — сказал он. — Muchas gracias.[503]

Так больше ничего и не сказав, она отступила в сторону.

— Que joven tan valiente,[504]— сказала она.

Он согласился, что да, конечно, его брат храбрый, затем снова тронул поле шляпы, махнул рукой старой женщине, все еще стоявшей в дверях со своей шлепалкой, сжал коня шенкелями и пустился дальше по единственной улочке деревни Мата-Ортис к северу, в направлении Сан-Диего.

Было темно, обложные дождевые тучи закрывали звезды, но вот и знакомый мост, а после него подъем к domicilios.[505]Заходясь лаем, опять накинулись те же собаки, окружили коня, и он поехал мимо слабо освещенных дверных проемов и оставшихся после готовки ужина кострищ туда, где над огороженной территорией в сыром воздухе курился печной дымок. Он не заметил, чтобы кто-нибудь побежал разносить весть о его появлении, но когда он приблизился к дверям дома семейства Муньос, хозяйка уже стояла на крылечке, ждала его. Из домов высыпали люди. Сидя в седле, он посмотрел на нее.

— ¿El está?[506]— сказал он.

— Sí. Él está.[507]

— ¿Él vive?[508]

— El vive.[509]

Билли спешился, подал поводья мальчику, стоявшему ближе всех из собравшейся поглазеть на него публики, снял шляпу и вошел в низенькую дверь. Женщина — следом. Бойд лежал на соломенном тюфяке у дальней стены комнаты. Пес уже тоже был здесь, лежал, свернувшись на тюфяке рядом с ним. Около него на полу стояли приношения в виде съестного и цветов, святых ликов на досках, глиняных пластинках и на ткани, деревянных кустарных шкатулок с разного рода milagros,[510]горшочков-олла, корзиночек и стеклянных флакончиков и статуэток. В стенной нише над ним горела свеча в стаканчике у ног простой деревянной Мадонны, но это было единственным освещением.

— Regalos de los obreros,[511]— прошептала хозяйка.

— ¿Del ejido?[512]

Она ответила, что да, некоторые из подарков были от эхидитариос, но главным образом их нанесли сюда рабочие, которые его сюда привезли. Она сказала, что грузовик вернулся и эти люди по очереди, держа шляпы в руках, заходили и клали перед ним гостинцы.

Билли сел на корточки и взглянул на Бойда. Опустил одеяло и задрал на нем рубашку. Бойд был замотан бинтами, словно уже готовая мумия, но и поверх бинтов просочилась кровь, теперь уже сухая и черная. Билли приложил ладонь ко лбу брата, и Бойд открыл глаза.

— Как себя чувствуешь, напарник? — сказал Билли.

— Я думал, они добрались до тебя, — прошептал Бойд. — Я думал, тебя уже нет в живых.

— А я — вот он, тут.

— Это ж надо, какой хороший конь Ниньо!

— Да, это все Ниньо. Молодец.

Бойд был бледный и весь горел.

— А ты знаешь, какой нынче день? — сказал он.

— Нет, а какой?

— Мне пятнадцать. Почти что. Если протяну еще день.

— Вот уж насчет этого не тревожься.

Он повернулся к хозяйке:

— ¿Qué dice el médico?[513]