Книга Сорок имен скорби - Джайлс Блант

— Надо сейчас же послать туда людей.

— Они уже там. От тебя еду к ним.

— Хорошо, — ответил Кардинал, борясь со сном. — Я и забыл, ты же молодец. — Он повернулся на бок и увидел медвежонка в полицейской фуражке. — Спасибо за мишку, Лиз.

— Я не дарила тебе мишку.

Позже Делорм вернулась. Может, в тот же день, может, на следующий, он не знал точно. Она была усталая и бледная. Только что ездила к родителям Билли Лабелля сообщить им, что тело их сына обнаружено.

— Это было ужасно, — сказала она. — Не знаю, может, я не гожусь расследовать убийства.

— Годишься. Другие полицейские могли и не найти тело. И Лабелли так бы до конца жизни и гадали, что сталось с их парнем. Да, все это жутко, но теперь они хотя бы не страдают от неопределенности.

Несколько секунд Делорм помолчала. Потом встала, подошла к двери, проверила, нет ли кого в коридоре, и вернулась. Вынула из сумочки конверт.

— Раньше ты не понимал. Слишком был заторможенный из-за лекарств.

— Мое письмо Кендаллу. О господи, Делорм. Как ты про него узнала?

— Это все твой компьютер. Прости, но в тот день, когда ты догадался насчет браслета Кэти Пайн, я глянула, что ты такое набираешь. Ну, то есть я увидела, что оно адресовано шефу. Он так его и не получил, Джон. Он временно переехал в кабинет Дайсона, а вся его почта… ну, в общем, я до его почты добралась первой. Он, кстати, скоро приедет с собой повидаться. Беспокоится о тебе.

— Не надо тебе было этого делать, Лиз. Если всплывет на процессе…

— Процесса никакого нет. Они оба мертвы, забыл?

— Лиз, ты рискуешь карьерой.

— Я не хочу, чтобы хороший полицейский потерял работу. Это был единичный случай. Ты был в тяжелейшей ситуации. Вот если бы ты орудовал в какой-нибудь банде копов-коррупционеров, которая наводит ужас на местных жителей… Я все обдумала, Джон. Истина проста: если тебя разоблачат, от этого будет больше вреда, чем пользы. И потом, ты же помнишь, Торонто не в моей компетенции. Никто не просил меня расследовать то, что там происходит.

— Но теперь я должен еще раз через все это пройти.

— Не должен. Ты даже не должен опять об этом думать.

Но он знал, что будет думать об этом — когда отойдет от лекарств, когда снова окажется дома, когда будет просыпаться среди ночи. Когда он сможет думать о чем-то, кроме дырки в ладони и дырки в кишках, он должен будет подумать о собственном давнем преступлении. Оно никуда от него не денется. Это и была та тень, что рисовалась в тумане. И потом, он должен написать не только Р. Дж. Кендаллу.

На следующее утро Кардинал проснулся в другой комнате и в другом отделении. В окна струился солнечный свет, он это почувствовал, еще не открывая глаз. Через оконное стекло солнце сильно грело ему руку. Было в этом что-то приятное, здоровое. Он будет нежиться тут, как кот, и жариться на солнышке. Он начал было потягиваться, но вспомнил о швах на животе и передумал. А потом, спустя какое-то время, он понял, что кто-то держит его за руку. Маленькая ладонь, гладкая и теплая.

— Ну, как мой соня?

— Кэтрин?

— Боюсь, что да, милый. Они меня выпустили.

Кэтрин сидела на краю его кровати, но она мало была похожа на ангела-хранителя. Глаза — не безмятежные озера, полные уверенности, нет, они робкие и обеспокоенные. Он разглядел, что левое веко у нее чуть приспущено: видимо, медикаментозный курс лечения не прошел даром. Но нервное возбуждение ушло. Больше не было безостановочных движений, и руки, держащие его ладонь, лежали смирно.

— Нет, я больше не душевнобольная. Я теперь работаю на литии, как космический корабль «Энтерпрайз». Прости. Есть во всем этом что-то межгалактическое.

На ней был берет, который он ей тогда подарил. Всего лишь маленькая деталь, и все же он не мог найти слов, чтобы сказать ей, как он этим растроган.

— Ты отлично выглядишь. — Вот и все, что он сумел произнести.

— Ты тоже неплохо. Особенно для человека, который чуть не утонул и получил две пули.

Наступило молчание, они держались за руки, стараясь придумать слова, которые помогли бы им начать узнавать друг друга заново.

— Домой прислали столько цветов. И поздравлений.

— Вот как. Все такие милые.

— И еще кое-что пришло, принес какой-то тип с заплатой на глазу. Здоровенный. По-моему, очень за тебя переживал. Я принесла открытку. — Она вытащила из сумки большую карточку «холлмарк», где под чувствительным стишком было нацарапано: «Увидимся. Рик».

— Какой заботливый парень этот Рик. — И, помолчав, он сказал: — Значит, ты не получила мое письмо.

— Я получила твое письмо. И Келли тоже. Нам не обязательно сейчас это обсуждать.

— Как Келли это приняла?

— Спроси у нее сам. Она уже едет домой.

— Сердится, да?

— Сейчас она главным образом волнуется за тебя. Но, думаю, будет сердиться.

— Я же правда это сделал, Кэтрин. Мне жаль.

— Мне тоже. Да, конечно, мне тоже. — Она отвернулась, раздумывая, как бы это выразить. За окном, в ослепительно-голубом небе, воробьи были как разбросанные зерна. — Мне грустно, что ты поступил плохо, Джон. Конечно, я такого от тебя не ожидала. И мне грустно, что ты из-за этого так страдал. Но что-то во мне… я знаю, это звучит странно, Джон… Джон! Как замечательно опять называть твое имя, а то оно было у меня только в голове. Побыть рядом с тобой… Но кроме всего этого счастья, что-то во мне радуется и другому. Радуется, что ты хоть один раз поступил неправильно.

— Кэтрин, не может быть. О чем ты?

— Ты ведь никогда не понимал, правда? Ты не понимал — да и откуда бы? — ты не мог понять, что… как бы тебе ни было тяжело все время со мной носиться, оберегать меня, как ребенка, заботиться обо всех этих больницах, думать обо всяких возможных несчастьях и «где она сейчас»… да, все это тяжело, но, по-моему, гораздо тяжелее быть тем, кого все время опекают. Быть бременем. Так сказать, дырой в бюджете.

— Ох, Кэтрин…

— И, ты сам видишь, вынуждать тебя делать что-то плохое, что-то очень плохое, вносить в нашу жизнь риск, эту… возможность хаоса… В общем, если совсем коротко, я просто хочу сказать: приятно, когда в тебе нуждаются. Мне хочется для разнообразия побыть сильной стороной.

Шумно вошел лечащий врач Кардинала, расточая приветствия и вопросы.

— Нет-нет, можете остаться, — разрешил он Кэтрин, когда та хотела было уйти. Он посветил Кардиналу в зрачки. Попросил его сесть. Даже предложил пройти несколько шагов. Кардинал, словно младенец, держался за перильца кровати, нутро у него зверски болело.

— Идите на хрен, док. Я ложусь обратно.

Врач царапал что-то в его карточке.