Книга Короля играет свита - Елена Арсеньева

— Верю, — задумчиво протянул князь. — А поэтому ты вот что…ты лучше пистолетик мне обратно отдай. Больно ты дерганый, как бы не вышлочего…

— Что, боитесь, я снова стреляться стану? — бледноухмыльнулся Алексей, исполняя его просьбу. — Да навряд ли. Театральщина мне снекоторых пор претит.

Наслышанный о мадам Шевалье, Каразин понимающе кивнул.

— Однако ты востер, — промолвил он спустя некоторое время. —Ловко все наизнанку вывернул! Самоубийством там и не пахло, ясное дело. Не тотчеловек был Петька Талызин, чтобы самому с собой кончать! Ты, может, Зубовапожалел? Все-таки еще чуть-чуть — и я доломал бы его, заставил бы признаться,что это он отравил Талызина. А ты его от этого избавил — к общему удовольствию.Значит, ты человек жалостливый.

— Ну, наверное, — рассеянно кивнул Алексей. — Только я неПлатона Александровича пожалел.

— А кого? — не без презрения посмотрел на него ВасилийЛьвович. — Не ее ли?

И он потянул своего молодого спутника с дороги, подальше наобочину, потому что их нагоняла небольшая дорожная карета. Кони, которымпришлось слишком долго ждать пассажирку; мчались во всю прыть, и кучер радостнораскручивал над головой кнут. Окна кареты были плотно завешены, никто невыглянул оттуда.

— Ее, что ли? — повторил Каразин. — А она тебя пожалела?Эта…

Алексей, только глянул на него, и князь осекся.

— Да ладно, — пробормотал примирительно. — С кем не бывало!Я ведь и сам из-за нее когда-то за пистолет хватался. К счастью, одумалсявовремя. И ты одумаешься. У тебя таких еще будет — не считано. Из-за каждойстреляться — никакого пороху не хватит. Ох, как вспомню… Что бы я Анюточкесвоей в таком случае сказал? Она бы о тебе все глаза выплакала! Что забесподобное сердце!

— Бесподобное сердце… — повторил Алексей. — Да, вы правы.Когда я про самоубийство Талызина сказал, я именно ее пожалел. Анну Васильевну,дочку вашу. И… вас.

— Меня? — Князь непонимающе нахмурился. — Меня?! Да ты неспятил ли, друг молодой? Меня-то с чего жалеть?

— А с того, — Алексей печально смотрел на своего друга и,благодетеля. — С того, что это вы убили генерала Талызина. Вы, сударь!

Ну, бог весть, что должно было содеяться при этих словах!Алексей ожидал возмущенного вопля, даже пощечины, однако Василий Львовичсмотрел, на него с любопытством и молчал.

Улыбнулся, с явным трудом раздвигая губы, а потом вдругтихонько, мелконько рассмеялся. И поднял пистолет, который дотоле держалопущенным.

Тот самый пистолет, который минуту назад передал емуАлексей…

Дуло медленно восходило на уровень сердца, но Алексей нечувствовал страха. Холодно ему вдруг стало, очень холодно — это да, а болееничего, никаких чувств. Странно обострились все звуки вокруг, особенно скриппеска под колесами удалявшейся кареты сделался слышен, да топот копыт оглушал.

Каразин вел стволом все выше и выше, вот дуло поднялось науровень лба. Вспомнилось, как она без страха смотрела на смертоубийственноеоружие. Ну, коли она могла, то и Алексей сможет.

Мгновение промедления, потом… потом князь Василий Львовичвдруг резко вздернул пистолет вверх и спустил курок.

Выстрел грянул! Кони понеслись, и разом, как-то разом всестихло.

— Как ты узнал? — буднично спросил князь, сунув пистолет запояс сутаны, в пару ко второму, все еще заряженному.

Алексей слабо усмехнулся, еще не вполне уверенный, чтоостался жив. Причем как ни страха не ощущал только что, так не ощущал сейчасособой радости.

— По бутылке узнал. Вы сказали, Зубов-де бутылку сотравленным вином со стола убрал и тем мне невольно жизнь спас. Он был изумленнеподдельно, это для него совершенно непонятно было. Какая бутылка? В чем дело?Однако вы говорили так уверенно… А я ведь вам про это не рассказывал. Да,упомянул про бутылку бордо, но что она исчезла, и бокал тоже исчез — нисловечком не обмолвился. Понимаете? Про это мог знать только один человек: тот,кто принес дядюшке эту бутылку с отравленным вином и наполнил его бокал, апотом все это убрал со стола. Только один человек это знал, кроме меня, и имбыли вы.

— Да, выходит, я сам себе напортил, когда стал Зубову этоотравление приписывать, — сокрушенно покачал головой Василий Львович. — Оченьмне хотелось этого красавчика покрепче пригнести, не мог ему простить, что унего хватило ума о потайных ящичках разведать. А у меня — нет. И начал егогнуть… догнул, называется! Всю игру погубил. Нет, ну надо же! Даже ближайшемудругу своему, графу Палену, не проговорился, удалось это от него скрыть,смолчать, а ты меня с одного слова поймал. Молодец, хорошо соображаешь.Спасибо, уж который раз за последние дни удивил меня, старого волка.

— Это вам спасибо.

— За что? — усмехнулся Каразин.

— Как за что? Помереть не дали от того яду. Это ведь вы подому шумели да скрипели?

— Конечно. В первом этаже прятался я. А во втором — Зубов ссестрицею. Я, впрочем, их не видел, как и они меня. Когда не смог найти бумагии понял, что дело не выгорит, хотел скрыться, да тут ты в столовую вошел. Какувидел я, что ты пить намерен, — сам чуть со страху не помер.

Одно дело масона и иезуита отравить, воспользовавшись егопросто-таки скифской жаждою до хорошего вина, а другое — загубить невиннуюдушу. Стал тебя пугать, из столовой выгонять, ну а потом изловчился,схватил-таки эту проклятущую бутылку — и деру. О тебе больше и не думал, меня ине заботило, кто ты есть таков. Думал только о письме. Считал, уже уплыло оноиз наших рук, мало ли куда генерал мог его сплавить. Вот, ругался я, незадача:сперва Пален глупость такую спорол, позволил Талызину им завладеть, теперь иотсюда оно уплыло… Крепко я приуныл. Кто ж знал о потайном шкафчике! Ну, теперьможно вздохнуть свободно. Главное дело, ты на меня зла не держи. Все-таки незря я тебе жизнь спас, так я думаю.