Книга Андрей Битов: Мираж сюжета - Максим Александрович Гуреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Козетка» – лежанка в виде двух соединенных кресел.
Экзотическая уборная.
Кровать-раскладушка.
Бельевой шкаф.
Перегруженные книгами полки.
Маленький кабинетный рояль.
Настольная лампа.
Наконец, «буржуйка» – чугунная печка у окна, в которое откуда-то со стороны Стрелки Васильевского острова пристально и неотрывно смотрели древнегреческие истуканы Меркурий, Нептун и Церера. Выходит, что они заглядывали в дворницкую, место самое загадочное в любом многоквартирном доходном доме, словно высматривали косматого домового, имевшего отдаленное сходство одновременно с Одиссеем, Агамемноном, Анаксагором и бородатым Пушкиным.
По свидетельству коллег и студентов, «у Герасимовой были своя мифология и демонология, которую она старательно культивировала. Мы ей свято верили, когда она рассказывала потрясающе занятные истории о своих сверхъестественных способностях, о том, как она читала мысли, перемещала предметы, о том, что могла сглазить, что умела наводить порчу».
Можно утверждать, что встреча Андрея и Натальи (в дверях ли Пушкинского Дома, у Двенадцати коллегий на Университетской набережной, не суть важна) была неслучайной, ибо, по мысли Фрейда, «мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании».
Если у Битова была своя философия, своя, по словам Юрия Карабчиевского, «новая область исследования», а у Герасимовой – «своя мифология и демонология», то их знакомство перед лицом воображаемого апокалиптического урагана – «и всплыл Петрополь, как тритон, по пояс в воду погружен» – бесспорно, стало частью некоего метафизического сюжета, действующими лицами которого являлись те самые два пушкинских ангела из стихотворения «Воспоминание»:
И нет отрады мне – и тихо предо мной
Встают два призрака младые,
Две тени милые, – два данные судьбой
Мне ангела во дни былые.
Но оба с крыльями и с пламенным мечом,
И стерегут – и мстят мне оба,
И оба говорят мне мертвым языком
О тайнах счастия и гроба.
…экзистенциального сюжета, перенасыщенного символами бессознательного, сверхъестественными событиями и сдвигами во времени, шепотами и криками, образами и знаками.
Например, родившийся в 1988 году у Н. М. Герасимовой и А. Г. Битова сын Георгий – знак счастия.
Умершая мать, стоящая со свечой в руке между корней спиленной липы близ платформы Мичуринец, – знак гроба.
Автор смотрит со стороны на «две тени милые» и снова убеждается в том, что хоть он и является творцом, но ему неведомо, что их ждет впереди.
Пушкин Битова
Обидно, что Пушкин погиб.
Андрей Битов
Андрюша Битов выступал в 1949 году на уроке литературы, стоя спиной к портрету Сталина, что висел над классной доской, и рассказывал одноклассникам о Пушкине. О его патриотической лирике, о том, как он любил Россию и русский народ, о том, наконец, как в результате великосветского заговора погиб на дуэли, получив смертельное ранение в живот от французского монархиста и кавалергарда Жоржа Шарля Дантеса.
И это уже потом, после уроков, собирались на заднем дворе школы и придумывали, как отмстить Дантесу.
Вариантов предлагалось несколько.
Первый, наиболее жизненный и понятный 12-летним школярам, в своей повести «Один над нами рок» описал прозаик Владимир Лазаревич Краковский (1930–2017): «Ствол Пушкин выточил из бруска нержавейки, рукоятку выпилил на фрезерном станке из дюраля. Некоторые потом вспоминали, что как раз накануне, проходя мимо Сашка́, спрашивали: “Чего мастеришь?” – просто так, из дружеского любопытства. И, услышав в ответ: “Оружие возмездия”, улыбались и шли дальше, думая, что Пушкин шутит. Шутить у нас в цехе любили все… Выстрелив в Дантеса из самопала, он долго просидел в психушке и вышел из нее как бы инвалидом по умственной части. Все мы несправедливым наказанием крайне возмущались, ведь самопал был не заряжен, вернее, заряжен не полностью: серы со спичек было настругано в дуло под завязку, но пули или чего-либо ее заменяющего сверху положено не было – кусочка, например, свинцового кабеля, рыболовного грузила или хотя бы шарика от подшипника. Бабахнуло будь здоров, огненная струя, как рассказывал потом Дантес, вырвалась в его направлении почти метровая, но пронзить живот или грудь ничего не пронзило. Ни в какой части тела новой дырки у него не появилось. Так что суд, на котором прокурор, как хулиган, размахивал самопалом, и последующее помещение в психушку явились вопиющим самоуправством, наказанием ни за что. Мы всем цехом, включая Дантеса, стояли перед зданием суда, скандировали: “Пуш-кин без-ви-нен! Пуш-кин без-ви-нен!” – и размахивали транспарантами с подобными надписями, лично я размахивал надписью: “Свободе Пушкина – зеленую улицу!”, а Дантес – портретом, который снял с заводской Доски почета, – передовиком производства Пушкин был бессменным. Все годы».
Стало быть, самопал…
Второй вариант представлялся куда менее затратным, а посему не сулящим никаких репрессивных последствий – просто поймать француза и «навалять ему по шея́м».
Впрочем, этот способ наказания многие находили слишком мягким.
А посему в конце концов сходились на том, что Дантеса следовало арестовать и расстрелять, причем сделать это прилюдно, например, на стрелке Васильевского острова, чтобы другим неповадно было убивать гениальных русских поэтов.
Потом, возбужденные и неудовлетворенные тем, что монархист и кавалергард так и не понес заслуженного наказания, все разбредались по домам.
Андрей уходил к себе на Аптекарский.
Он шел и думал совсем о другом – о том, как Пушкина можно было спасти.
Из книги Битова «Моление о чаше. Последний Пушкин»: «Пушкин – это вечная утрата. И вечная память об этой утрате. Наше узнавание его есть не что иное, как род воспоминаний, именно воспоминаний, как о современнике, как о родном, как о безвременно ушедшем, как о любимом – как о реальном для нас человеке. Каждый русский вызывает его дух, и дух этот не устает к нам являться. Вплоть до воплощения, до живого ощущения, что он рядом, до желания обернуться»…
Мираж сюжета III
Место действия: сельцо Михайловское Псковской губернии
Время действия: 1825 год, декабрь
Действующие лица:
Александр Сергеевич Пушкин
Игорь Львович Одоевцев
Ямщик
Заяц-русак
Читаем у Битова: «И это он спугнул зайца с лежки так, что тот перебежал поэту дорогу в декабре 1825 года… Странная мысль закралась вдруг в голову к нашему времелетчику (Игорю Львовичу Одоевцеву. – М. Г.)… А что, если… Нет, быть не может! Однако… И здесь, на сугробе, в виду цепочки треугольных следочков, в конце которых, по выражению поэта ХХ века, “обязательно будет заяц”, он разрыдался… И здесь, на сугробе, отрыдав свое отчаяние, принял он спокойное и окончательное решение так и не вернуться в своей век».
Для уточнения экспозиции
