Книга Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

подписала дарственную и стала хозяйкой дома. «Это я для твоего будущего делаю», — сказал отец. И мороженое купил.

А через год отца посадили в тюрьму за растрату и хищение строительных материалов. Мачеха приходит в слезах, спрашивает: «Не выгонишь нас, Томик?» — «Живите. Я сама отсюда уйду».

Не стала я в этом нечестном доме жить. Получила аттестат зрелости и поехала по комсомольской путевке в город Ангарск.

— Ой! — вскрикнула вдруг Тамара. — Откуда он взялся? Не смотрите вперед, не смотрите на этот мотоцикл, умоляю вас.

Нас обогнал мотоцикл с коляской. За рулем сидел тот самый парень с походкой ковбоя, который дал мне билет на вечер «Учись танцевать красиво».

— Так это он и есть? — спросил я.

— Умоляю вас, ничего не спрашивайте. Ведь он должен быть в Хабаровске. Значит, он прилетел из Хабаровска? Умоляю вас.

Мотоцикл остановился на перекрестке. В свете фонаря было видно, как парень обернулся, будто бы раздумывая, куда ехать. Потом мотоцикл мягко перевалился через обочину и встал у небольшого домика — как раз на нашем пути.

— В типографию поехал, — возбужденно говорила Тамара. — Заклинаю вас. Когда будем проходить, не смотрите на него. Делайте вид, что ничего не видите.

— Так это он?

— Он. Он. Я вам расскажу. Только не сейчас. — Она больно вцепилась в мою руку и неестественно громко засмеялась.

А мотоцикл надвигался на нас как изображение в кино. Шаг — и мы поравнялись с коляской. Еще два шага — и мы уже прошли.

Вцепившись в меня, Тамара шагала как деревянная.

И тут он сказал:

— Здравствуй, Тамара.

Тамара остановилась и сделала большие глаза:

— Алик? Разве ты прилетел?

— Мне сказали, что ты выиграла главный приз, — при этом он посмотрел на меня.

— Кто хочет, тот всегда выигрывает, — сказала Тамара и тоже посмотрела на меня. — Проигрывают лишь те, кто хочет проиграть, — она перевела взгляд на него.

— Наверное, теперь мы сможем организовать диспут о том, что такое счастье?

— Только в том случае, если ты осмелишься выступить с трибуны, подхватила Тамара.

Рука моя совсем онемела, я ничего не понимал из того, что они говорили, но героически терпел боль и собственное неразумие. Я стоял и разглядывал Ленинградский проспект, будто это было весьма интересно. Краем глаза я видел, как Алик резко нажал ногой на педаль. Мотоцикл взревел. Он вскочил в седло, круто развернул руль, и мотоцикл стремительно выскочил на проспект, обдав нас едким чадом бензина.

Тамара вдруг ослабла и, словно в беспамятстве, положила голову на мое плечо.

— Тамара, — сказал я.

— Он мой враг, — заговорила она, задыхаясь.

— Полно. С врагами так не разговаривают.

— Я его ненавижу. Как бы я хотела простить его. А я ненавижу.

— Да что же произошло в конце концов?

Тамара не ответила. Медленно и задумчиво мы шли по Ленинградскому проспекту.

Признание

(продолжение)

Город показался ей так себе. Странный какой-то город. Сначала не давали номера в гостинице. Потом четыре дня она ходила без работы. Ей уже надоело быть безработной — целых четыре дня. Правда, работа была везде, она выбирала, что лучше, пока не выбрала ММС — машиносчетную станцию: ей начальница там понравилась — добрая, отзывчивая. А главное — ухажеры. Странные какие-то. С геологом она познакомилась в буфете, когда пила чай. Он напросился и вечером пришел, притащил две бутылки шампанского. Рассказывал смешные истории, пел песни про геологов, тоже смешные. Тамара страшно хохотала, а он вдруг подошел и повалил ее на кровать. Тамара даже не поняла сначала, что он хочет, а когда поняла, закатила ему такую оплеуху, что он выскочил в коридор и больше не показывался.

На другой вечер пришел лысый, тоже в буфете познакомились. Вежливый такой, обходительный: «Разрешите налить вам рюмочку. Разрешите ручку поцеловать. Ах, какая замечательная ручка». Тамара смеется: ей никогда ручек не целовали. Смотрит, а он уже к локотку подбирается: «Ах, какая чудесная рученька. Какое вкусное плечико. Разрешите, я поцелую такое вкусное плечико?» Тамара ему вежливо так ответила: «Вкусное, да не ваше». Он извинялся, извинялся, наконец ушел.

Не ухажеры, а круглые идиоты, честное слово. Трудно жить девушке, когда она одна и ей двадцать лет и у нее к тому же есть отдельная комната за рубль в сутки.

Тамара совсем решила — уеду из этого города, если здесь такие идиоты. Но тут история получилась — с ума сойти. Только этого ей не хватало. Влюбилась, да еще где — на комсомольском собрании. Ну, положим, еще не совсем влюбилась, а так — чуть-чуть. До любви до настоящей, как в книгах, еще плыть и плыть. Еще бури будут и штормы — закачаешься.

Но она сразу поняла — это «он», так, кажется, в романах их называют. «Он» — это он. И точка!

Они уже назаседались всласть, когда она вошла в зал и села. Духотища дикая — их хлебом не корми, только дай позаседать. Недаром в газетах пишут о формализме в комсомольской работе.

Но в этот момент она глянула на трибуну, и ей сразу стало холодно. Он стоял за трибуной высокий, пронзительный такой. И говорил без бумажки.

— Кто выступает? — спросила она у соседки.

— Не мешай слушать. Алик это. Разве не видишь? — и отодвинулась от Тамары. Видно, сама в него по уши влюблена.

Все девчонки ему хлопали,