Книга Грань Земли - Адам Тюдор

в тумане на лету, изо всех сил швырнул об гладь и расхохотался.

Когда Азалия поднялась на четвереньки и начала отползать, Ранзор остановил её, придавив ногой спину.

Азалия извернулась, чтобы вонзить кинжал, но та же нога прижала руку к земле, тогда кинжал перескочил из левой руки в правую, и она метнула его прямо в грудь. Но Ранзор вновь рассыпался алыми искрами, и кинжал пролетел сквозь. Азалия тут же серым дымом бросилась за красной молнией. Это были две полосы тёмно-серого и красного света, что увивались друг за другом в тумане над полем битвы между нежитью и каменной солдатнёй. Но лишь вначале это были полосы, чем дольше они кружили, тем отчётливее их настроения выражали свою форму.

Две полоски света выросли в огромных драконоподобных змеев с вполне реальным весом и клыками, которыми они старались прокусить друг друга, два этих древних парящих ящера восточной мысли. Они бешено извивались, рычали и щёлкали клыками, а их чешуя отливала тёмным блеском и алой молнией. Красная змея больше уклонялась, кружила, изворачивалась, для неё это была игра. Иногда она летела по воздуху, точно плыла спиной по воде и высвобождала своё испепеляющее громовое дыхание, что закрывало путь для тёмной змеи. Ей приходилось облетать, чтобы напасть с другой стороны, но всякий раз, когда выпадал верный шанс, в тот же миг красная змея, словно предчувствуя, успевала улизнуть. Но перед этим ударить хвостом по лицу и тут же уйти в сторону, взмыть вверх, резко опуститься, и уже оттуда обрушить свой огонь.

Из огромных змей они переросли в чистых драконов, в крылатых мифологических тираннозавров, а к огню и клыкам прибавились когти. Чёрный преследовал красного, силясь поразить его своим огнём, прокусить своими чёрными клыками и разорвать когтями, а красный всё петлял, уходил от каждой атаки, каждого удара, ведь в них были частицы той самой заострённой чёрной кости. Его не доставал огонь, но промежуток сокращался, клыки и когти вот-вот вонзятся в плоть алого дракона, а там недалеко и до сердца.

Но вдруг красный изверг облако пламени, а тёмный дракон, пролетев в него, оказался в пустоте, но и это было ненадолго. Красный дракон врезался чёрному в брюхо, вгрызся в шею, а когтями стал раздирать плоть, и было в этом что-то жуткое.

В когтях, клыках и пламени красного дракона смешался пепел. Тёмный дракон задёргался, зарычал и едва вырвался. Начал взмывать, но крылья и всё тело были усыпаны страшными пепельными ранами. Тёмный дракон летел камнем вниз. Сверху на него запрыгнул Ранзор, хохочущий в своём человеческом обличье, так они падали, и так они врезались в земную твердь.

Ранзор стоял прямо на Азалии, отдавливая ногой её шею. У неё в руке вновь возник кинжал, она уже подняла его, чтобы метнуть, но необъяснимое давление прижало обе руки и всё тело к земле. Ранзор осклабился.

— Ну что непонятного в словах — в этой среде я бог?! — Спросил он и сошёл с Азалии, наступив ей прямо на лицо. Мельком взглянул на кинжал, а затем вновь посмотрел в глаза. — Этот кинжал, он ведь опасен только для меня? Ну, ничего страшного!

Ранзор поднял руки и стал трясти пальцами, словно кукловод. Азалия вдруг подняла кинжал над собственной грудью и начала с криком вонзать в сердце. В какую-то секунду он застрял, тогда она стала помогать себе второй рукой, пока лезвие полностью не спряталось в груди.

Ранзор вздохнул.

— В прошлом я убивал тебя быстро и безболезненно, но теперь ты будешь страдать! Надеюсь, это прибавит тебе ума.

В руках Ранзора возникла коса из пепельного эфира, и острие её тут же воткнулось Азалии в плечо, образуя сигаретный ожог, от которого по телу стали растекаться пепельные раны, разъедающие плоть под истошные крики Азалии. Плоть буквально распарывалась, а Ранзор стоял и безмятежно улыбался.

* * *

Макс плыл в пустоте и не видел света, а брешь в его душе забилась беспросветной тьмой. Он не видел, не дышал, не чувствовал, пока над его головой не вспыхнул мутный отблеск. Что-то знакомое. Макс стал тянуться рукой, но было слишком далеко, словно звёзды в ночном небе. И сколько к ним не тянись, не достанешь ни одной звезды, а их манящий, завораживающий свет так и будет вечно литься на тебя, но видимо не в этот раз.

Тёмные воды под Максом вдруг вскипели, забурлили в страшном волнении и резко вытолкнули его. И звёздный свет, что моросил прежде, накрыл будоражащей волной, вырвал сорняк и собрал всю растёкшуюся душу в одно целое, которое было Максом. Он всплыл на поверхность, всё ещё разбитый, истерзанный самоедством, но вновь чувствующий жизнь.

Макс таки смог разглядеть и коснуться света, что он узрел в остатках собственной души. И стал отползать подальше от битвы, чтобы перевести дух после внутренней бойни. Он полз на четвереньках, пока не остановился перед корнями непонятно откуда взявшегося толстого дуба. И когда поднял взор, увидел девушку в камне, разъедаемую темнеющими фиолетовыми венами, глубоко врезавшимися в её плоть.

— Тэсса? — Только и смог выдохнуть, исторгнуть из себя Макс.

И больше ни единого слова, даже короткие вдохи и выдохи одновременно как поддерживали в нём жизнь, так и отнимали последние силы. Это был он. Тот самый — волосок от смерти.

Макс схватился за каменные ноги и, как бы опираясь, стал подниматься, а затем едва различимым шёпотом стал взывать, держась за серую шероховатую холодную руку. Тяжёлые каменные веки приоткрылись. Большие фиолетовые глаза глядели на Макса, но не видели его.

— Ты… — Произнесла Тэсса слабым голосом, словно пребывая в полусне. — Умрёшь…

Казалось, эти слова не были чем-то осмысленным и личным, скорее это было низменное послание всему живому и в первую очередь самой себе. И возможно, она уже ничего не слышала и не видела кроме этого злого шепотка, что сорвался с её растресканных каменных губ. И всё темнело, угасало и отмирало в ней.

— Тэсса, — Макс проглотил скопившийся ком со всей обидой, болью и виной, и это было то, что нельзя просто взять и переварить, — я так виноват!

Его голос дрожал и был скорее хрипом одинокого умирающего старика, нежели голосом мужчины, которым он так и не успел стать.

Тогда Макс воззвал к последним силам. Подтянулся к лицу Тэссы, обнял и стал крыть поцелуями и лоб, и виски, и щёки, и нос, и глаза, а затем впился в её губы. И горячие слёзы катились по его лицу, но обжигали столько не его, сколько Тэссу,