Книга Остров тысячи тайн: невероятная история жизни двух ученых на необитаемом острове - Джилберт Клинджел

теням, которые отбрасывали все предметы при свете прожектора. Это, конечно, тоже играло свою роль, изменяя облик всего этого мира и превращая и без того странный пейзаж в другой, еще более фантастический. Днем казалось, что такие утесы могут существовать только на Марсе, а ночью они производили впечатление лунного ландшафта. Все очертания отличались четкостью и подчеркнутой контрастностью. Ярко-красные кораллы горгонии, обычно малозаметные среди буйства красок – зеленых, синих и желтых, сейчас сияли во всем своем великолепии на агатово-черном фоне. Нет более роскошного сочетания цветов, чем черное с красным. Старые китайские ремесленники давно поняли это, о чем свидетельствуют их несравненные лакированные изделия. Тонкие нити водорослей выглядели сейчас еще нежнее, одинокими силуэтами выступая на фоне скал, – они как будто исполняли какой-то призрачный танец, вздымая к небу умоляющие руки и снова склоняясь к земле.

Темные входы в сотни подводных пещер зияли раскрытыми ртами между длинными неровными овалами ярко-желтого цвета. Каменные радуги, окаймленные белесыми стеблями гидроидов и инкрустированные красными и лиловыми губками, уходили в темную даль. Длинные ряды желтых морских вееров, росших вдоль гребней каменных хребтов, сгибались и наклонялись в такт колыханию воды. Они чуть светились, и литая поверхность океана, отражая их свет, отбрасывала на дно нежные бледные полосы, воспроизводившие движение бегущих волн.

Сейчас все здесь было либо ярко окрашено, либо погружено в полную тьму. Полутона совершенно отсутствовали. Ничто не смягчало контрастов. Между освещенной полосой полной видимости и абсолютной чернотой почти не было перехода, разве что в полдюйма. Лишь отсветы с поверхности смягчали тени, но и они не разрежали, а скорее подчеркивали темноту.

Как ни поражали сдвиги в цветовой гамме, не они вызвали чувство новизны и неожиданности. Причиной тут была резкая смена фауны. Сейчас я почти совсем не видел рыб, которых наблюдал днем. Напрасно водил я лучом по скалам, стараясь обнаружить своих дневных знакомых. Их нигде не было видно. Их место заняли другие рыбы, которые раньше встречались мне только в темных норах и глубоких расщелинах. Первенствующую роль среди них играли холёцентрусы, ярко-красные рыбки с широко открытыми, темными, словно чересчур подведенными глазами. Они оживленно сновали между скалами, сопровождаемые другими, тоже красными, рыбками, круглобокими и с такими большими, печальными глазами, будто они вот-вот разрыдаются. Эту рыбку в просторечье зовут большеглазка – прозвище вполне к ней подходящее. Я очень удивился, обнаружив здесь большеглазок, ибо всегда полагал, что они относятся к глубоководным рыбам. И тем не менее они жили здесь, в нескольких ярдах от полосы прибоя. Странно также, что они связаны с холёцентрусом, но более всего меня удивило то, что оба этих вида, явно принадлежащие к ночным рыбам, были окрашены в красный цвет. Впрочем, как мне помнится, многие глубоководные рыбы и ракообразные, обитающие в царстве вечной ночи, окрашены в этот же цвет.

Я обнаружил и синих тангфишей, но они не проявляли никакой активности. Сбившись плотной массой в широкой расщелине, они висели в воде сплошным живым клубком. Клубок лениво покачивался то вниз, то вверх в такт болтанке прибоя, но каждая рыба с точностью до десятой дюйма сохраняла свое место в стае. Рыбы были обращены головой в одном направлении, и у меня на глазах все до единой, как по команде, медленно повернулись в другую сторону.

Задержав луч моего фонаря на их неподвижных телах, я перевел его на иссеченное трещинами подножие скалы и, проведя им вверх по склону, осветил вход в небольшую пещеру. Вздрогнув от испуга, я увидел там семь пар челюстей со сверкающими зубами, парящие в воде без всяких признаков тел. В двух первых парах челюстей зубы были голубовато-зеленые, в следующих четырех парах – белесые и в последней – явно розоватого оттенка. Наверное, такие галлюцинации видят зубные врачи на грани белой горячки. Челюсти постепенно удалялись вглубь пещеры и почти скрылись из виду. Тогда я взобрался на огромную губку и направил луч света прямо в их убежище. Тут челюсти обросли телами, и передо мной предстали семь крупных морских попугаев – четыре оливково-зеленых, длиною в добрых два фута каждый, два красных с отчетливо обозначенными чешуями и один пестрый.

Наглядевшись на морских попугаев, я занялся другими расщелинами и пещерами. Почти каждая оказалась набита рыбой. Иные неподвижно висели в воде, лишь изредка шевеля грудными плавниками; другие, включая рыб-сержантов, которых легко узнать по ярко-желтым полосам, беспокойно двигались взад-вперед, не выплывая, однако, за пределы своих ночных убежищ. Оригинальнее всех устроилась на ночлег стайка в одиннадцать рыб-бабочек[85]. Они соблаговолили спрятаться в темную нору и устроились под каменной аркой. Здесь они образовали нечто вроде витой колонны между подножием и сводом. Самая нижняя рыба смотрела на север, следующая над ней – на северо-северо-восток, третья на северо-восток, и так далее по картушке снизу вверх. В результате получилась изящная спираль. Рыбы-бабочки, как живые шары, ритмически покачивались в такт течению, сохраняя при этом свою конфигурацию.

В чем смысл такого расположения? Очевидно, морские бабочки делают это с целью самозащиты, иного объяснения я придумать не могу. Ведь при таком построении в каждую сторону смотрит одна из рыбок, и откуда бы ни приближался враг, кто-нибудь да увидит его и предупредит остальных. Но если это так, почему же все скалозубы смотрели в одном направлении?

Залюбовавшись морскими бабочками, я вдруг почувствовал за спиной какое-то мощное вихревое движение и испуганно обернулся, ожидая увидеть барракуду или какого-либо другого крупного хищника. Но это была всего-навсего огромная стая лютианусов. Это рыбы длиной в один фут с ярко-голубой полоской, которая проходит ниже уровня глаз от губ до края жаберной крышки. Глаза у них блестели, как драгоценные камни, и по мере того, как стая, извиваясь и крутясь, прокладывала себе путь во тьме, казалось, будто в океанскую бездну скользят тысячи тлеющих угольков. Рыбы шли не торопясь, у самого дна и такой плотной массой, что, казалось, едва могли шевелить хвостами. Они явно побаивались света моего фонаря, потому что издали обошли то место, где луч ударялся в океанское дно.

Очень интересно изучать, как жители моря реагируют на искусственный свет. Для анчоусов, атеринок, американских сельдей бревоортий[86], плавающих червей и некоторых ракообразных свет представляет непреодолимый соблазн. Некоторые из них, как, например, черви, буквально сходят от него с ума. Другие бегут от него как от чумы или, по крайней мере, держатся на периферии освещенной сферы. Как ни странно, слабый свет привлекает обитателей глубин в гораздо большей степени, чем очень яркий. Установление этого факта стоило мне около сорока