Книга Кодекс - Дуглас Престон

— Ты прав, отец.

— И наконец, Бораби… Ты мой старший сын и вместе с тем — самый поздний. Я знаю тебя совсем недавно, но, мне кажется, понимаю лучше других. Я наблюдал за тобой и заметил в тебе такую же, как у меня, непоседливость. Ты ждешь не дождешься выбраться отсюда и насладиться приятной жизнью в Америке. Тебе кажется, что тара — не твое окружение. Отлично. Но скоро ты поймешь, что к чему. У тебя здесь было одно преимущество: хорошая мать и не было меня, чтобы портить тебе жизнь.

Бораби хотел что-то сказать, но Бродбент протестующе поднял руку.

— И на смертном одре не дают сказать речь без того, чтобы не перебить. Братья помогут тебе перебраться в Америку и получить гражданство. И я не сомневаюсь, что, оказавшись там, ты сделаешься большим американцем, чем те, кто там родились.

— Да, отец.

Бродбент вздохнул и повернулся к Сэлли:

— Том, это потрясающая женщина. Я всегда мечтал о такой, но никогда не встречал. Не дай ей сорваться.

— Я не рыба! — резко бросила Сэлли.

— Вот и я о том же: немного ершистая, но удивительная.

— Ты прав, отец.

Бродбент помолчал и перевел дыхание. Ему становилось все труднее говорить. На лбу выступил пот.

— Теперь мое завещание и последняя воля. Я хочу, чтобы каждый из вас выбрал по одной вещи из той пещеры. А остальное, если вам удастся вывезти коллекцию из Гондураса, я дарю какому-нибудь музею или нескольким музеям, на ваше усмотрение. Начнем по старшинству. Бораби, ты первый.

— Я буду выбирать последним, — ответил индеец. — То, что я хочу, не лежит в пещере.

— Хорошо. — Бродбент повернулся к Филиппу: — Попробую угадать сам… — Он посмотрел на «Мадонну». — Липпи твой.

Филипп хотел что-то сказать, но не смог.

— Ну а ты, Вернон? — Средний сын ответил не сразу:

— Я хочу Моне.

— Я так и думал, что ты его попросишь. За Моне можно выручить пятьдесят миллионов. Надеюсь, ты его продашь. Только предупреждаю: никаких больше фондов — не разбазаривай деньги. Настанет время, ты найдешь то, что ищешь. Будь мудр — отдай малую толику своих средств, но только малую.

— Спасибо, отец.

— Еще я хочу отправить с тобой мешок драгоценностей и монет, чтобы расплатиться с Дядюшкой Сэмом.

— Хорошо.

— Твоя очередь, Том. Что ты хочешь? — Том посмотрел на Сэлли.

— Мы хотим фармакопею.

— Интересный выбор, — кивнул Бродбент. — Она ваша. Что ж, вернемся к тебе, Бораби. Ты последний, но не менее важный, чем остальные. Что это за таинственная вещь, которой нет в пещере?

Индеец подошел к постели и что-то прошептал на ухо отцу. Старик кивнул:

— Хорошо. Будем считать, что все улажено. — Он помахал ручкой. Лицо заливал пот, дыхание становилось все труднее и чаще. Том понимал, что сознание скоро покинет отца. Он знал, насколько мучительна смерть от сепсиса. — Дайте мне десять минут. Я изложу свою волю и завещание. Потом мы пригласим свидетелей и все надлежащим образом оформим.

85

Том с братьями и Сэлли стояли под высокими, как своды храма, деревьями и наблюдали бесконечную погребальную процессию. Люди шли по извилистой тропе к только что выдолбленной высоко над деревней гробнице. Это было удивительное зрелище. Тело Максвелла Бродбента плыло впереди на руках четырех воинов. Его забальзамировали по древним рецептам майя. Новый вождь провожал усопшего в Эльдорадо — золотой предел из индейских легенд. Так майя хоронили своих царей. Бродбента облили медом и осыпали золотой пылью, придав телу вечную форму, которая будет существовать в загробном мире.

За телом следовала длинная процессия. Индейцы несли погребальные дары: корзины с сушеными овощами и фруктами, орехи, сосуды из пальмовых листьев с водой и маслом. За ними — традиционные предметы индейцев майя: агатовые статуэтки, расписные горшки, блюда и кувшины чеканного золота, оружие, полные стрел колчаны, копья, сети — в общем, все, что могло понадобиться Максвеллу Бродбенту после смерти.

Затем из-за поворота появился индеец с полотном Пикассо в руках. На нем была изображена трехглазая женщина с квадратной головой. За ним два запыхавшихся индейца несли сцену Благовещения Понтормо. Потом проплыли Бронзино, две римские статуи, снова несколько картин Пикассо, Брак, два Модильяни, Сезанн, еще несколько статуй и погребатьные предметы двадцатого столетия. Странная процессия вилась по склону и входила под деревья.

Замыкал все оркестр, если так его можно было бы назвать. Несколько человек играли на бамбуковых дудках, дули в деревянные трубы, колотили палкой о палку, а шагавший в конце процессии юноша изо всех сил бил в серый, похожий на басовый западный барабан.

Том одновременно ощущал грусть и испытывал своеобразное очищение. Уходила эпоха. Умер отец. И вот теперь Том говорил последнее «прости» своему детству. Перед его глазами проплывали вещи, которые он знал и любил с самого раннего возраста. Отец их тоже любил. Прощальная процессия человек за человеком скрывалась в темном проеме гробницы. Люди вносили внутрь погребальные предметы, а обратно появлялись, щурясь на свет, с пустыми руками. Теперь коллекция останется здесь, надежно замурованная, в сухости и под охраной, пока они с братьями не вернутся, чтобы потребовать то, что принадлежит им. Разумеется, сокровища майя останутся в гробнице навеки, чтобы отец был счастлив в загробном мире. А западные шедевры тара сохранят для них. Такие похороны — венец всех похорон. Так погребали только царей майя. И то — тысячу лет назад.

Максвелл Бродбент угас через три дня после того, как подписал завещание. Он находился в сознании еще день, а потом стал бредить, впал в кому и умер. Смерть вообще некрасива, думал Том. Но в смерти отца, если можно так выразиться, было благородство.

Однако Тому запомнилась не сама смерть, а последний день, когда отец находился в сознании. Четверо сыновей постоянно оставались рядом. Они почти не разговаривали. А если разговаривали, то о разных пустяках: вспоминали всякую ерунду, забытые места, смешные истории, давно ушедших людей. И тем не менее этот день ничего не значащих разговоров показался Тому важнее, чем десятилетия отцовских советов и наставлений, серьезнейших бесед о жизни, философствований и споров за обеденным столом. Их точки зрения никогда не сходились, но вот теперь отец его понял. И они могли болтать в свое удовольствие. Так просто и так глубоко.

Том улыбнулся. Отцу понравились бы его похороны. Он порадовался бы, глядя на идущую через лес процессию и слушая барабаны, гигантские деревянные трубы и бамбуковые дудки. И женщин, и мужчин, по очереди то поюших, то хлопающих в ладоши. Огромную усыпальницу выбили в известняковой скате, попадала начало новому некрополю тара. После того как сгорел мост, Белый город оказался отрезанным от большой земли, но по ту сторону ущелья остались шесть головорезов Хаузера. Все шесть недель, пока долбили новую гробницу, деревня бурлила новостями о попавших в западню солдатах. Время от времени они подходили к тому месту, где некогда начинался мост, стреляли, кричали, умоляли, грозили. Шли дни и недели. Количество солдат сократилось до четырех, затем до двух. А теперь остался всего один. Он больше не махал руками, не кричал и не стрелял. Маленький исхудавший человечек, он подходил к обрыву, молчал и ждал смерти. Том убеждал тара его спасти, но индейцы оставались непреклонны. Они говорили, что мост могут восстановить только боги. И если богам будет угодно, они спасут солдата.