Книга Клио и Огюст. Очерки исторической социологии - Вадим Викторович Долгов

маркеров, которыми богатые люди смогли бы подчеркивать и закреплять свое высокое положение. В западных странах и в дореволюционной России роль таких маркеров выполняли аристократические титулы. Разбогатевший купец имел возможность тем или иным способом получить дворянство и даже титул. После разрушения социалистической системы Россия сформировалась по буржуазно-республиканскому типу. Возращения к монархии (а значит, и к дворянским титулам) не произошло. В обществе не было иных легальных аналогов аристократических титулов, кроме ученых степеней и званий.

Именно в таком качестве они были востребованы элитой. Иметь степень кандидата или еще лучше доктора наук стало признаком «хорошего тона» у средних и крупных руководителей. Она помещается на визитке рядом с описанием высокой должности и прочих регалий. Поскольку получение степени или звания законным путем – дело чрезвычайно трудоемкое, обеспечивать этот спрос взялись некоторые представители университетского сообщества. Помимо денег, это обеспечивало им высоких покровителей, вхожесть в «высокие сферы», а значит, и определенный символический капитал.

Однако на сегодняшний момент ситуация меняется. Стараниями активистов движения «Диссернет» раскрываются многочисленные фальсификации диссертаций. Несмотря на то что эксперты «Диссернета» делают, несомненно, благое дело, именно на престижности социальной группы преподавателей их деятельность сказывается не лучшим образом.

Выхватывая из информационного потока обрывки сведений о диссертационных скандалах, обычный, далекий от науки человек не столько возмущается нечестностью высоких чиновников и депутатов, к этому он уже привык, сколько проникается мыслью о том, что «все диссертации – ворованные», «ученые – жулики». Эффект, описанный Х. Ортегой-и-Гассетом – «восстание масс», набирает силу. Падает не только доверие, но и уважение к людям науки в обществе. Падает интерес к степеням и у представителей элит: скандалы случаются действительно громкие: ученые снова оказались под угрозой исключения из коррупционной схемы.

Таким образом, мы имеем двойной удар по престижу. Во-первых, ученые, воспринимавшиеся в советскую эпоху едва ли не как эталон честности, получили репутацию жуликов, наживающихся на диссертациях. Во-вторых, коррупционный бизнес оказался под угрозой. То есть и в качестве жуликов ученые тоже оказались несостоятельны.

Последние крохи престижа, своего рода остатки «символического капитала» (П. Бурдьё) поддерживаются общекультурным фоном, на котором звание профессора по-прежнему несет положительные коннотации: профессор Преображенский, профессор Мориарти, профессор Доуэль спасают реальных профессоров от падения на самое дно. Этого, однако, лишены доценты. «Спасибо» за это они могут сказать известному персонажу комедии «Джентльмены удачи» и сатирику М. Жванецкому, автору юморески, ставшей популярной в исполнении Р. Карцева и В. Ильченко, в которой фигурировал «доцент Петяев, страшно тупой».

Таким образом, стандартный набор критериев не позволяет определить социальные координаты вузовских преподавателей в современном российском обществе. Поэтому есть необходимость обратиться к иным теоретическим основам. Эта ситуация не нова. Функционалистов много критиковали за оторванность от исторической реальности. Безусловно, функциональный анализ позволяет уловить какие-то отдельные аспекты реальности. Однако в целом последовательный критический анализ изложенного материала заставляет думать, что по сравнению с экономическим фактором социальной стратификации все остальные выглядят факультативно.

Понятно, что профессор, получающий доход в n рублей, сможет в некоторых ситуациях выглядеть более респектабельно и интересно, чем монтажник, устанавливающий стиральные машины и получающий ту же сумму. Но разница эта реализуется далеко не всегда, она эфемерна и не имеет всеобщего характера.

Перспективной для анализа имеющегося материала выглядит теория, разработанная оксфордской группой, наиболее ярким представителем которой является Дж. Голдторп. Суть их метода заключается в анализе производственных позиций, занимаемых индивидом. Наличие собственности и сам характер труда не имеют в этой системе решающего значения. Для анализа берется положение индивида на рынке труда, которым обусловлены условия найма на работу и объем власти или, как минимум, автономии в производственном процессе.

Н. Е. Тихонова так поясняет суть этого подхода: «И в условиях, когда в развитых странах всё меньше людей работает в рамках классической модели капиталист-собственник – наемный работник, и всё больше тех, кто работает по найму, но условия найма при этом принципиально различны (от топ-менеджмента с астрономическими окладами, бонусами и “золотыми парашютами” до разовой теневой занятости определенных категорий неквалифицированных рабочих) это смещение фокуса внимания выглядит вполне естественным. Ведь в новом типе общества, приходящем на смену индустриальному, именно условия найма, как ничто другое, позволяют замерять разницу позиций людей в системе производственных отношений»[296].

В российских реалиях эта теория может обнажить некоторые стороны социального положения вузовских преподавателей. Важными представляются два момента:

1. Срочный контракт вузовского преподавателя уже не является формальностью, а представляет реальную угрозу стабильности. В современных условиях занятость вузовского преподавателя не может считаться постоянной. Долгое время переизбрание по конкурсу и перезаключение контракта на 5 лет было простой формальностью. Однако в связи с сокращением числа студентов и изменением норм трудовой нагрузки количество преподавательских ставок существенно уменьшилось. Это привело к тому, что преподаватели попали в группу наемных работников с нестабильной занятостью. Часто контракт заключается на учебный год: с 1 сентября до 31 мая. Таким образом, преподаватели вузов встали на одну ступень с сезонными рабочими.

Сила переговорных позиций преподавателя на рынке труда очень невысока. В условиях увольнения любому преподавателю можно найти замену. Этим обстоятельством широко пользуются работодатели. Ситуация усугубляется смягчением требований к «уровню остепененности» для вузов. Так, например, по новому Закону об образовании руководить программой магистратуры может уже не только доктор, но и кандидат наук.

Важно, что развитый человеческий капитал, наличие которого предполагает занятие преподавательской позиции, в настоящее время девальвируется. Нет никаких критериев, позволяющих отделить хорошего преподавателя от плохого. Для администрации оппозиция хороший/плохой преподаватель выглядит как проблемный/лояльный. Важным является удобство взаимодействия с преподавателем для представителей администрации, а не качество собственно преподавательской деятельности. Неуживчивый, нелояльный администрации профессор не имеет шансов сохранить позиции даже в том случае, если его ученики показывают отличные результаты в учебе, а сам он является признанным специалистом в своей научной области.

Другой важный фактор, определяющий место человека в социальном устройстве, – масштаб власти или как минимум автономии на рабочем месте. Как отмечает Н. Е. Тихонова, наибольшей свободой на рабочем месте пользуются топ-менеджеры и профессора, которых она по этому признаку относит к высшему слою населения.

Речь, очевидно, идет об идеальном профессоре в идеальном вузе. Действительно, профессор – специалист наивысшей категории. Поэтому результативно проверить его деятельность по идее никто не может. Его работа носит творческий, эвристический характер, что тоже делает банальный контроль невозможным.

Но на практике дело обстоит совсем иначе. Разумеется, ту часть работы, которая составляет суть деятельности профессора как ученого и преподавателя, проверить не может никто. Но в последнее время должностные обязанности профессора пополняются новыми видами деятельности, не имеющими иного смысла, кроме того чтобы служить объектом контроля. Это написание и переделывание всевозможных учебно-методических комплексов, программ и прочего.