Книга Русское масонство - А. М. Васютинский

Ее Величества, – сказал он. – Может быть, вы заставили написать жену свою, да кажете мне ее руку вместо Государыниной». Выведенный из себя Шешковский грозно закричал: «Да знаешь ли, кто я»? Но и на это Невзоров спокойно заметил: «И того не знаю». Когда Шешковский назвал себя, Невзоров сказал: «Слыхал я про Шешковского, а вы ли он, не знаю; да, впрочем, мне с Шешковским никакого и дела быть не может. Я принадлежу университету и по его уставу должен отвечать не иначе, как при депутате университетском». Шешковскому ничего не оставалось делать, как отвезти Невзорова к Шувалову, но и это не помогло. Шувалов долго убеждал Невзорова подчиниться и дать ответ на поставленные вопросы; на это, по словам докладной записки Государыне, «оный Невзоров сказал, я теперь ответствовать буду, но тот же момент, без всякого вопроса говорил, я за товарищей своих ученого общества отвечаю головою, так как и за книгу, которую я в чужих краях переводил, что в ней противного греческой церкви ничего нет, отвечаю ж головою; а она против папы и иезуитов, а в Невском монастыре все иезуиты и меня душили магнизациею, так как и в крепости все иезуиты, и тут так же его мучат составами Калиостро, горючими материями. А как сказано ему было, чтоб были в Невском иезуиты, это неправда, ибо архиерей в оном человек честный, набожный и ученый, на сие Невзоров сказал, там-де все точно иезуиты, и меня в супах кормили ядом, и я уже хотел выскочить в окошко; караульные в Невском, наместник, одним словом, все иезуиты, а солдаты и сержант из корпуса шпионы, и могу сказать, что есть и разбойники, которые имена себе переменили, а в крепости есть и из запорожцев. И хотя Невзоров Иваном Ивановичем и Шешковским довольно был уверяем, что солдаты люди добрые и верные и что против живота его, конечно, никого нет, да и быть не можно, а он на то сказал: во Франции-де, где прежде бунт начался, как не в Бастилии, ведь и здесь был Пугачев, да есть-де еще какой-то подобной ему Метиолкин. После сего спрошен был Невзоров, для чего он в Невском не пошел на исповедь и не сообщился Святых Тайн, ибо товарищ его Колокольников сие все по долгу христианскому исполнил. Невзоров на сие, усмехнувшись, сказал: я не хотел, да и у кого там исповедываться, в Невском все мужики и белые попы, они всякий день играют комедии, а от товарища своего Колокольникова отрицаюсь, потому что он иезуит, я много покажу важности… После сего Иван Иванович, отдав оному Невзорову за подписанием руки его повеление, чтоб он ответствовал на все вопросы чистосердечно и письменно, Невзоров просил, не можно ли де ему отвести другие покои, а в этом покое писать он не может, потому что под покоем, где он сидит, множество горючих материй, да думаю, что тут много и мертвых. Оному ж Невзорову сказано было, чтоб он употреблял порядочную пищу и взял бы присланное к нему белье, так и порядочную по милосердии всемилостивейшей Государыни одежду; на что он сказал, мне ничего не надобно, ибо всякое белье и платье намагнитизировано»[383].

Невзорова отвезли обратно в крепость, но так как характер его ответов свидетельствовал о несомненном надломе психики, то, по представлению И. И. Шувалова, его заключили в психиатрическое отделение Обуховской больницы, где он пробыл около 6 лет.

По вступлении на престол императора Павла I, как известно, отношение к масонам изменилось: Новиков и другие заключенные в Шлиссельбургской крепости были освобождены; Лопухину, князю Н. Трубецкому и И. П. Тургеневу разрешено было выехать из мест, которых они не могли в силу запрещения покидать, причем «отставной бригадир» Тургенев был даже всемилостивейше пожалован в действительные статские советники с повелением быть директором Московского университета и так далее. Вспомнили и о Невзорове, вероятно по ходатайству Лопухина. Если верить рассказам Невзорова, то нужно отметить, что император Павел посетил его в больнице пять раз и однажды с государыней и наследником. Однако выпустили его из больницы только спустя полгода после освобождения Новикова. 16 апреля 1798 года был дан указ на имя генерал-прокурора князя Куракина: «Содержащегося в здешнем доме сумасшедших студента Невзорова в рассуждении выздоравливания его повелеваем отпустить в Москву к сенатору Лопухину с тем, чтобы он за него и за поведение его отвечал».

М. Н. Муравьев. Портрет Ж.-Л. Монье

В доме Лопухина Невзоров прожил довольно долго: здесь он был в постоянном общении с Новиковым, князем Н. В. Репниным, митрополитом Платоном, И. П. Тургеневым, М. Н. Муравьевым, Походяшиным и многими другими. Общение с этими выдающимися людьми не могло не оказать на Невзорова влияния и наложило несомненный отпечаток на общий характер его литературной деятельности, которую он начал стихотворениями[384], по обычаю того времени. Тщетно было бы искать в этих стихотворениях следов поэтического дарования: кроме шаблонной одописной риторики, не успевшей еще умереть после «Чужого толка», в них ничего нет.

В 1800 году Невзоров сопровождал Лопухина в поездке по Казанской, Вятской и Оренбургской губерниям. Плодом этого путешествия явилась книжка «Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году» (М., 1803). Любопытно, что А. И. Тургенев, учившийся в то время в Геттингене, писал своим родителям по поводу этого «Путешествия» следующее: «Прочитав сам с большим удовольствием путешествие, сообщил я его Шлёцеру и с радостью услышал беспристрастное его о нем мнение; он даже несколько раз в статистической своей лекции упоминал о нем; и со временем сам Максим Иванович увидит не один раз имя свое в моих тетрадях [куда А. И. Тургенев записывал свои лекции]. Например, когда Шлёцер говорил о множестве лесов в России, сказал он, что часто служили они убежищем разбойникам, но что, с тех пор как учреждены губернии, зло сие прекратилось»[385]. Конечно, Шлёцер мог найти в книжке Невзорова кое-какие материалы для своих лекций, но широкому кругу читателей она не была интересна: слишком много она заключала в себе сухого фактического материала по географии, истории и статистике и слишком мало в ней было художественного таланта. Во всяком случае, издание прекратилось, и вместо предполагавшихся пяти частей вышла только одна.

В январе 1801 года Невзоров был пожалован в чин коллежского асессора и по ходатайству Лопухина назначен в канцелярию Московского университета с употреблением по ученой части. После этого он исправлял различные должности: был членом училищного комитета при Московском университете, членом цензурного комитета, визитатором училищ, а с начала 1806 года директором университетской типографии до 19 февраля 1815 года, когда был уволен, по его словам, «самовластно и беззащитно». Вряд ли это увольнение было так беспричинно, как утверждает Невзоров: честность, бескорыстие, трогательная забота о низших служащих, самоотверженное исполнение