Книга Франция и Англия X-XIII веков. Становление монархии - Шарль Эдмон Пти-Дютайи

Что касается статьи 14 хартии, относящейся к процедуре, которой нужно следовать при общих собраниях, дающих согласие, то ее нет в Петиции баронов. И что же в нее включали? Напомнили обычаи, применявшиеся при созыве, и прибавили, что, если явятся не все призванные лица, решение будет все-таки признано имеющим силу. Что можно поэтому сказать кроме того, что эта статья, прибавленная после переговоров уполномоченных от баронов с людьми короля, отражает желание этих последних? Дело идет о том, чтобы положить конец индивидуальным спорам прелатов и баронов, которые, не явившись в собрание и не дав своего личного согласия на денежную «помощь», отказывались ее платить. Таким образом, эта статья, из которой сделали заслугу баронов, была направлена против них. В подтверждении 1216 г. она исчезла так же, впрочем, как и статья 12, касающаяся согласия на взимание щитового налога и денежной помощи; в конце хартии 1216 г. говорится, что это была одна из тех «статей, содержащихся в прежней хартии, которые казались важными и вызывающими сомнение», и что «прелатам и магнатам» угодно было «их отложить» до тех пор, пока король не получит более обстоятельный совет. В подтверждении 1217 г., а также 1225 г., которое представляет собой окончательный текст, ограничились следующими словами: «…щитовые деньги будут взиматься впредь так, как они обычно взимались при короле Генрихе, нашем деде». Значит, в крайнем случае щитовые деньги могут быть собраны и без предварительного согласия; впрочем, так как они все более и более теряют свое значение, то уступка относительно возврата к старому обычаю имеет фактически мало интереса. Если бы тогдашние англичане обладали политическим смыслом, который им приписывают, они создали бы точный механизм для разрешения чрезвычайных налогов, которые король брал пропорционально доходу или размерам земельного владения. Но ни с той, ни с другой стороны не видели ясно, как разрешить эту задачу. Статья 14 Великой хартии не была разрешением: она говорила о собрании, невозможном на практике, о собрании всех главных держателей; нечего было и думать о том, чтобы часто собирать такое сборище, в котором мелкие непосредственные вассалы короля находились бы бок о бок с баронами; люди короля имели, очевидно, намерение сохранять свои не очень добросовестные привычки: они продолжали бы созывать тех, кого им хочется, и, если приглашение и не доходило до всех, кто имеет на него право, все-таки согласие собрания было бы получено. Не было мысли о создании системы представительства. До нее дойдут лишь медленно и постепенно, под влиянием более разумной практики церкви, и притом не затрагивая привилегии лордов, получать личное приглашение. Заметим, наконец, что решение Magnum Concilium, даже если бы статья 14 и была сохранена, налагало обязательство лишь на светских и церковных вассалов, державших от короля такие лены, на которых лежала военная повинность. Церковные люди, не обязанные военной службой, не участвовали в Magnum Concilium и давали лишь добровольные дары; точно так же подданные, жившие в королевском домене, не платили налогов, разрешенных собранием; они были обложены податью, размеры которой определялись королевскими советниками. Наша современная теория налога ни в какой мере не соответствует понятиям, которые внушала социальная структура ХІІІ в., и не надо поддаваться обманчивости некоторых формул хартий, которые как будто содержат в себе согласие «всех жителей королевства».

В царствование Генриха III Magnum Concilium получает большее значение в истории финансов; а между тем принципы согласия на денежную помощь остаются те же. Генрих III, менее сильный, чем его предшественники, и в то же время имевший большую нужду в деньгах, вынужден уважать обычай и никогда не обходиться без согласия Magnum Concilium, чтобы взыскать чрезвычайную денежную помощь (auxilium). Бароны пользуются ослаблением и ошибками короля, чтобы спорить, вступать в переговоры, добиться удовлетворения жалоб, и не всегда соглашаются на то, что у них просят; прежде это бывало очень редко, и нельзя отрицать известного прогресса. Но привычка к частичным совещаниям, идея, что каждый барон дает согласие за свою сеньорию, все еще остаются. Например, в 1220 г. бароны Йоркшира, не призванные на общее собрание, не захотели платить поземельного налога (carucagium), на который оно дало свое согласие, но шериф пишет Губерту де Бургу: «Некоторые говорили мне, что если король, по своем прибытии в Йорк, созовет магнатов и обратится к ним со своей просьбой, то те согласятся и заставят заплатить “помощь”». Бароны не догадываются, что единственной серьезной гарантией от произвольного обложения является созыв всех, согласие, данное коллективом, возможно более широким и могущественным, и что именно этого и надо требовать. Люди же короля хорошо видят, что в их интересах дробить эти совещания. Во Франции режим провинциальных собраний явится одним из факторов абсолютной монархии. Он не пустил корней в Англии, но разве многого недоставало для этого?

Во время великого кризиса в царствование Генриха III бароны и не думают создавать парламентский режим, но они накладывают руку на администрацию и управление в качестве советников, ссылаясь на феодальный принцип, по которому вассал обязан давать совет своему сеньору. Мы видели, что под выражением «давать королю советы» они понимали: царствовать вместе с ним. На жалобы Генриха III они отвечают, что вовсе не желают умалять его достоинство или его власть, что они охотно будут слушаться, «когда он скажет правильно», но им нужно обсуждать дела не в его присутствии, чтобы быть спокойнее; если они сделают ошибку и назначат плохих чиновников, пусть им это докажут, произведя следствие, и они тогда исправят свои ошибки.

Теория о короле, получающем советы от своих баронов, могла, правда, привести к тому, что Англия стала бы управляться совокупностью главных держателей. Эта именно мысль и выражена в одной любопытной политической поэме того времени:

«Магнатам подобает блюсти за тем, что годится для управления королевством и служит для сохранения мира. Пусть король имеет при себе туземцев, а не иностранцев, и не специальных советников или важных персон, которые вытесняют остальных».

Этот автор мечтает об Англии, управляемой обширной палатой лордов. Но бароны, устроившие революцию 1258 г., думали, что собрание большого количества магнатов создало бы лишь беспорядок и анархию, и они не имели ни малейшего желания увеличивать прерогативы парламента; мы видели, что они его заменили комиссией из двенадцати членов, работающей вместе с советом XV; олигархия, которую они поставили во главе управления, сводилась к очень небольшому количеству лиц.

К тому же она не смогла долго устоять против эгоистических страстей, ни быть в стороне от раздоров и зависти; она испугалась за свои привилегии и мало-помалу утомилась и распалась. Только один из крупных баронов неизменно поддерживал мысль о том, что такой король, как Генрих III, не способен править и что его нужно держать под опекой, только один до конца оставался революционером и умер за свои идеи, — это Симон де Монфор. Но Симон не был настоящим представителем английской аристократии того времени; доказательством является то, что один из самых отважных английских баронов, Гильберт де Клер, изменил ему и содействовал его гибели[122]. Симон являет собой образ великого авантюриста, волонтера, готового пойти на всякий риск. Но прежде всего его надо представлять себе по образу его отца — фанатичного христианина. Разгадку его характера и его жизни надо искать в его отношениях с современной ему английской церковью: она и вела его и вместе с тем шла за ним.