Книга Возраст любви - Бертрис Смолл

Втайне она подумала, что касания его рук, умело возбуждавших ее, дарили изысканное наслаждение. Саймон никогда не ласкал ее так восхитительно.

— Нет, я нахожу, что твоя шелковистая кожа воспламеняет во мне безумное желание, — ответил он и снова завладел губами в долгом медленном поцелуе, от которого Джуния задохнулась. — Я хочу погладить тебя в твоем потаенном местечке. Но ты не должна бояться.

И Джуния немедленно ощутила, как палец прижался к ее сомкнутым нижним губам, и, к своему удивлению, поняла, что истекает влагой, ибо палец словно тонул в скрытой пещерке ее тела. Потом он чуть прижал бугорок, о существовании которого она даже не подозревала. Ее охватил жар. Не сознавая, что с ней происходит, девушка напряглась, и Уильям, ощутив это, прошептал:

— Тут нет ничего дурного, Джуния. Я просто хочу подарить тебе первый глоток того божественного напитка, который могут разделить мужчина и женщина. Доверься мне, жена.

Он продолжал сдавливать и теребить нежную горошинку плоти, не оставляя ее в покое, пока Джуния с величайшим изумлением не осознала, что именно в этом месте разгорается сжигающий ее огонь. Непонятное желание усиливалось, и Джуния, застонав, подалась вперед всем телом, надавив на палец. Этот маленький кусочек плоти набухал и набухал, сладкая пытка становилась непереносимой. Наконец Джуния с потрясенным криком вскинулась и обмякла, пронзенная первым в жизни наслаждением.

— О, Уильям! — ахнула она, устало прикрыв глаза, словно истощив все силы в порыве страсти.

— А вот теперь, Джуния, твое тело готово принять меня, — объяснил муж и, оседлав покорное тело жены, осторожно подался вперед. Она оказалась очень узкой, но влажной, и его копье легко скользнуло в нее. Как ни странно, но ему не терпелось овладеть ею.

Она почувствовала, как муж заполняет ее, и сначала удивилась, потому что в отличие от первого раза совершенно не ощутила боли. Только огромное, едва сдерживаемое желание мужа. Он прижался к ней всем телом и снова поцеловал. О, какой же он огромный, какой твердый! И все же не причиняет ей боли! Совсем не как в тот раз!

Чуть раньше она опасалась, что не вынесет супружеских объятий, но когда он стал двигаться, обнаружила, что разделяет его пыл. Уильям почти дрожал от нечеловеческих усилий сдержаться, не напугать молодую жену и не сделать ей больно. И он не сделал ей больно. И не напугал. Мало того, пока что она наслаждалась каждым моментом их соития.

— Уильям, — шепнула она, — мне так хорошо. Возьми меня и дай выпить эту сладость до дна, ибо после того, как я вкусила совсем немного, мне не терпится упиться наслаждением до конца!

— Я не смогу остановиться, пока мы не познаем блаженство, — простонал он.

— А я и не подумаю просить тебя остановиться! О, как сильно ты пульсируешь во мне!

Ее бесхитростные речи еще больше воспламенили его. Он вонзился в нее раз, другой, третий, уносимый рекой вожделения. Ее тихие страстные крики только подогревали его.

— Обхвати меня ногами, Джуния, — велел он и, когда она повиновалась, скользнул в нее еще глубже и почувствовал, как ее ногти впились ему в спину.

Сама Джуния почти теряла сознание, но упрямо стремилась к чему-то, доселе неведомому. Уильям уже не мог держать себя в руках. Он так отчаянно хотел подарить ей истинный экстаз, что, почувствовав, как соблазнительное тело жены содрогнулось в первых конвульсиях, в тот же момент излил в нее свои любовные соки.

— О-о-о, Уильям, — выдохнула она.

— О-о-о-о, Джуния, — вторил он.

И девять месяцев спустя под завывания февральского ветра в зимнюю метель Джуния дала жизнь близнецам, дочери и сыну. Оба малыша родились крепкими и здоровыми. Мальчика окрестили Саймоном, девочку — Аделью. И, глядя на детей, прижатых к материнской груди, Уильям ле Клер вдруг понял, почему первая жена улыбнулась, когда он уверял, что никогда больше не полюбит, ибо оказалось, что он безумно влюблен во вторую жену и твердо уверен в ее любви.

— Когда ты узнала? — спросил он, тихо восхищаясь своим спящим потомством.

— С той первой ночи, — ответила она, — но я не смела признаться. А ты?

— Кажется, с того момента, как тебя увидел, — ответил он, — хотя боялся признаться самому себе, потому что считал это изменой памяти жены.

— Знаю, — кивнула она, — потому что чувствовала то же самое.

— Ты же обещала всегда говорить правду! — нежно попенял он.

— Верно, но не обещала говорить все, — кокетливо возразила она, и Уильям тихо рассмеялся.

— Ты принесла мне величайший дар, какой только женщина может дать мужу, — наших детей.

— О, Уильям, ты принес мне куда более драгоценный дар, — покачала головой Джуния.

Уильям недоуменно вскинул брови.

— Ты научил меня любить, — пояснила Джуния с ослепительной улыбкой, и Уильям ле Клер счастливо улыбнулся в ответ.

Отныне мир принадлежал им, и, насколько он предполагал, так будет всегда.