Книга Мой домовой — сводник - Ольга Горышина

Виктор вскинул голову, и краснота чуть схлынула с лица:

— А мы-то решили, мама пришла, молочка принесла…

— Джерк! — повторила я громко и вытянула голову в сторону Глеба: — Мой руки и пошли на кухню. Твоего папу не дождешься.

При моих словах мимо пронеслось серое чудо, с которым я еще не поздоровалась. Есть хоть один мужик в доме, которому не надо повторять дважды. Хотя бы в том, что касается еды!

Я переоделась в спортивные штаны и футболку и повесила завтрашнюю униформу в шкаф, где уже висел, взятый явно из химчистки, полный костюм Виктора. Точно на прием к английской королеве собрался. А пока у нас были итальянские макароны. С пармезаном и кетчупом.

— А что ты ждала от двух брошенных тобой мужиков? — пожал плечами Виктор. — Мы с Глебом с трудом прочли инструкцию на пачке…

Да, если поднапряжется, Виктор Анатольевич станет неплохим отцом.

Ели мы почти что молча. Рот не для еды я открыла, когда понесла тарелки в раковину и увидела почти пустой пакет от изюма в шоколаде.

— Это я! — подал голос Виктор. — Глеб знает, что это неправильно. Но я объяснил, что иногда взрослые очень сильно нервничают и только шоколад может их спасти.

Я не стала допытываться до причины его нервов. Мне бы свои скрыть. От обоих мужчин, и от кота тоже, который, не удовлетворившись сыром и маслинами, нагло в мяучий голос клянчил второй ужин.

— Пошли зубы чистить. Мне тоже надо, — сдался Виктор и утащил сына в ванную, где честно произвел экзекуцию и над собой тоже. — Мы готовы к сказке, — выглянул он оттуда минут через пять с почти лучезарной улыбкой.

— Не хочу про бабу Ягу! — запротестовал Глеб в голос и даже отказался переодеваться в пижаму.

Взял и залез, наплевав на протесты отца, под диван.

— Ну и сиди там! — Виктор выпрямился, так и не совершив ни единой попытки вытащить сына на свет. — Тетя Ира мне почитает. Я очень люблю сказку про маленькую бабу Ягу. Почитаешь?

Я не хотела смотреть в его лицо. На лицо довольного кота… Может, он мой крем взял и потому лицо блестит, как от масла! Но Виктор вдруг подмигнул. Ну ладно, на воспитательный эксперимент без детских слез и грубой мужской силы, я согласна. Взяла телефон, присела на самый край дивана, как если бы Глеб лежал на подушке, и только хотела открыть рот, чтобы прочитать про требование ветряной ведьмы наказать непослушную девчонку, как ударилась носом в экран подпрыгнувшего телефона: Виктор положил голову мне на колени и уставился на меня влажными глазами, чуть прищуренными, как всегда было у него без очков.

— Ну и как это понимать? — я опустила руку с телефоном Виктору на грудь.

— Понимай, как экскурс в историю. Четверть века назад я только так и засыпал, слушая сказки, которые читала мне бабушка. Ну или считай, что я охраняю свою собственность от вредных котов и таких же вредных детей. Который из вариантов для тебя предпочтительней?

Виктор еще сильнее прищурился, но сейчас уже от еле сдерживаемого смеха.

— Тот, в котором ты лежишь на подушке.

— Глеб! — позвал папа громко. — Можно взять твою подушку, раз ты все равно спишь под диваном?

— Нет! — Рыжик тут же вылез к отцу. — Она моя!

Но смотрели маленькие, но такие большие глаза совсем не на подушку, а на меня. Виктор демонстративно закинул руку за голову и обнял меня за талию.

— Нет, она моя, — проворковал папочка.

— Моя тоже! — почти завизжал Глеб, забрался коленями на диван и принялся спихивать с моих колен темную голову, упершись в макушку отца двумя руками.

Думала, лопнет от натуги. Бедный аж сделался красным. Виктор молчал, и я ущипнула его за бок. Темная голова тут же соскользнула с моих колен и следом за телом рухнула на пол. Глеб тут же с победным видом улегся на нагретое отцом место. Виктор подтянул к носу ногу и опустил на нее подбородок. Бедный Пьеро!

Несчастнее физиономии не найдешь сейчас во всем Питере! Но меня не проведешь… Сейчас он самый счастливый, потому что видит вокруг моей талии маленькие ручки и знает, что они удержат меня куда легче, чем самые крепкие мужские объятия. Веселкин игрок, еще какой… Мне за ним не угнаться. Даже самая растакая женская хитрость вряд ли поможет в общении с самым хитрым лисом в Питере… Вот почему Глеб рыжий! В нем проявилась лисья натура отца!

— С теми, кто без пижамы, тетя Ира не обнимается, — объявил он тихо и спокойно, потому что знал, что его крик или приказной тон сейчас не нужны.

Глеб тут же оделся и забрался под одеяло. А потом неожиданно сел и припал к моему уху:

— Не читай, — его влажные губки касались моего уха, совсем как недавно горячие губы его отца. — Отдай телефон папе, пусть сам себе читает.

Вот, подрастает еще одна лиса. Пора мне не в зеленый, а в рыжий покраситься, чтобы иметь шанс вписаться в лисью семью.

— Теперь уже никто ничего читать не будет, — у папы явно вместо ушей локаторы.

— Завтра я подниму всех в шесть, — Пауза… — с копейками… Завтра на работу, а папа на работу никогда не опаздывает. Давай уже отпускай тетю Иру, она единственная у нас с нечищенными зубами, а пытается кусаться…

Я уже ничего не пыталась. Я приняла его правила. Если не гладить этого кота против шерсти, он очень даже милый. И если не забираться с ним под одно одеяло, когда под боком ребенок. А если забираться, то… Я закрыла глаза, пытаясь не чувствовать ухом его ухо — почему не существует двуспальных подушек?

Мы лежали тихо, едва дыша. Глеб по обыкновению обнимал меня и жарко дышал в спину. Виктор приподнялся и осторожно снял с моего бедра руку сына: видимо, малыш наконец уснул. Затем вернулся на подушку, но его рука тут же пролезла мне под талию и накрыла живот.

— О чем ты сейчас думаешь? — спросил Виктор, осторожно касаясь губами моей щеки.

Я судорожно сглотнула, борясь с желанием повернуть к нему голову и найти губы.

— Лучше скажи, о чем думаешь ты?

Он едва слышно усмехнулся.

— О том же, о чем и ты. Что завтра этот диван будет наш, и я наконец-то смогу проверить его характеристики на собственном опыте.

Я сумела его ущипнуть, но тут же задохнулась от поцелуя. Виктор навалился на меня и вдавил голову в подушку.

— Не провоцируй меня, кошка, а то я сейчас сгоню Чихуню с его законного места… И мне будет потом очень стыдно… Но это будет потом.

Я сжала его лицо дрожащими ладонями:

— В той комнате живет не только кот…

— Я знаю, — голос Виктора перешел на сиплый шепот. — В детстве я тоже его видел временами. Сейчас, видимо, совсем ослеп. Спи, пожалуйста, а завтра я снова запру комнату на ключ. Домовой сделал свое дело. Ты — моя. Пусть посидит взаперти, покуда Глеб не подрастет.

— To есть ты не сделал ничего, чтобы завоевать меня?