Книга Гротеск - Нацуо Кирино

О том, что было после приезда в Японию, я все рассказал г-ну Такахаси. Я попал в Японию нелегально. Из-за этого приходилось скитаться, как бродячему псу, боясь привлечь чье-нибудь внимание. Китайцы всегда стараются держаться поближе к дому, к тем местам, где родились. Они привыкли помогать друг другу. Оказавшись здесь без родни и друзей, я должен был все делать сам — искать работу, искать жилье. Это очень непросто. А лишившись сестры, я больше никому не мог поплакаться, пожаловаться на жизнь. Три года я работал, чтобы расплатиться с теми, кто перевез меня в Японию. Потом потянулись одинаковые, похожие один на другой дни. У меня даже пропало желание зарабатывать деньги. Люди, с которыми я познакомился в Японии, работали ради жен и детей, оставшихся в Китае. Я завидовал своим знакомым.

В то время я встретил женщину с Тайваня, которая работала в Кабуки-тё. Я о ней уже писал. Это та, с которой мы смотрели «Желтую землю». Старше меня на десять лет, в Каосюне у нее двое детей. Мама-сан в ночном клубе; она ходила на курсы японского языка, зарабатывала на детей. Добрая, хорошая, она очень заботилась обо мне, когда я был в отчаянии.

Однако часто бывает, что даже самый добрый человек не может тебя понять. Особенно если вы росли и воспитывались в разных условиях. Она совершенно не понимала, что такое родиться в нищей деревне, надрываться на тяжелой работе, потерять сестру. Помню, как я психовал из-за этого и в конце концов расстался с ней. После этого я поставил перед собой цель уехать в Америку.

Бродяга — он и есть бродяга. Приятели, с которыми я жил на квартире на станции Синсэн, все были как волки-одиночки. Только от г-на Такахаси я узнал, что Чэнь И и Фан, оказывается, сбежали из тюрьмы. Знай я, что они преступники, никогда бы с ними не связался. И отношения у меня с ними разладились совсем не из-за денег, а потому что я стал тайком готовиться к отъезду в Нью-Йорк.

Г-н Такахаси осуждал меня за то, что я слишком много брал с них за квартиру, но ведь это я снимал ее у Чэня. Надо было поддерживать чистоту, платить за свет, отопление. Значит, их доля должна быть больше. Кто, вы думаете, мыл уборную? Мусор выносил я, одеяла на просушку вешал я. Все я.

А теперь они меня предали. Все, что говорит Фан, — вранье. Что я давно знал г-жу Кадзуэ Сато, что у нас втроем были какие-то отношения. Наглое вранье! У Фана, верно, есть свои причины сваливать всю вину на меня. Г-н Такахаси! Ваша честь! Прошу Вас, подумайте об этом. Я уже много раз говорил: я никогда не встречался с г-жой Кадзуэ Сато. Зря меня обвиняют. Я ее не убивал.

Наша встреча с г-жой Юрико Хирата — это беда и для нее, и для меня. Я слышал от г-на Такахаси, что когда-то она была очень красивой и работала моделью, но потом постарела, подурнела и скатилась в проститутки. Хотя, по-моему, она и сейчас еще женщина красивая.

Ее красота здорово на меня подействовала, когда я встретил ее в Кабуки-тё. Возвращаясь домой из «Футамомокко», я нарочно пошел той же дорогой, хотя уже было поздно, и очень обрадовался, когда увидел, что г-жа Хирата дожидается меня под дождем. Увидев меня, она слабо улыбнулась и сказала:

— Я тут чуть не окоченела, тебя поджидая!

Я хорошо помню тот дождливый вечер. Г-жа Хирата держала зонтик, и волосы у нее были как у Мэйкунь — такие же черные, длинные, до самого пояса. Я даже испугался. В профиль она тоже была вылитая Мэйкунь. В этом была главная причина, почему я запал на нее. Я искал Мэйкунь. Приятели, знавшие, что случилось с сестрой, говорили мне: «Она умерла. Забудь ты это дело», — но у меня было такое чувство, что когда-нибудь я снова встречу сестру в этом мире.

Она пропала в море. Сомнений в этом нет. Но ведь ее могли спасти проплывавшие мимо рыбаки. А может, она доплыла до какого-нибудь острова. Мне очень хотелось, чтобы так оно и получилось. Мы с Мэйкунь выросли в горах, она тоже не умела плавать. А вдруг научилась, пока мы жили в Гуанчжоу? Ведь она такая сообразительная, такая ловкая. Замечательная девчонка! Вдруг я встречусь с ней снова, увижу ее глаза, полные слез, и она позовет меня: «Чжэчжун!» Как тогда, в бассейне. Я бродил по улицам, продолжая надеяться.

— Ты симпатичный парень! — взглянув на меня, сделала комплимент г-жа Хирата, и я ответил:

— Ты копия моей младшей сестры. Она у меня красавица.

— А сколько ей лет?

Мы шли с ней рядом. Она бросила в лужу докуренную сигарету и подняла на меня глаза. «Нет, — разочарованно подумал я, взглянув на нее, — конечно, это не Мэйкунь».

— Она уже умерла.

— Умерла?

Г-жа Хирата пожала плечами. Я увидел печаль в ее глазах, и меня потянуло к ней. Показалось, что перед этим человеком можно открыть душу.

— Расскажи мне, как было, — сказала г-жа Хирата. — Я тут рядом живу. Посидим, пива выпьем, а?

Г-н Такахаси мне не поверил: «Чтобы проститутка такое говорила?..» Но это правда. Я смотрел на г-жу Хирату не как на проститутку, а как на женщину, прической и в профиль очень похожую на Мэйкунь. И потом, она купила на свои пиво и соевые пирожки. Разве это не подтверждает мои показания? Мне кажется, у нее была ко мне симпатия. Конечно, я с ней торговался из-за цены, но она же сбавила с тридцатки до пятнадцати тысяч. Значит, я ей понравился.

Не успели мы войти в ее квартиру в Окубо, как г-жа Хирата повернулась ко мне:

— Что ты хочешь? Для тебя — все, что угодно. Только скажи.

И я сказал. Сказал то, что много раз повторял в душе:

— Я хочу, чтобы у тебя на глазах были слезы и чтобы ты сказала: «Брат!»

Она сделала, как я попросил. Не помня себя, я обнял ее, крепко прижал к себе.

— Мэйкунь! Как я мечтал тебя увидеть!

Мы занялись сексом. Я возбудился. Наверное, это неправильно. Зато мне все стало ясно. Я любил сестру как женщину, а не как родного человека. Именно этого нам с ней хотелось, когда она была жива. Г-жа Хирата отнеслась ко мне очень чутко. Отодвинувшись, она спросила:

— Ну, что еще для тебя сделать?

— Скажи «кошмар» и посмотри на меня.

Я сказал ей, как будет «кошмар» по-китайски. Она повторила. У нее было отличное произношение. Но больше всего меня удивило, что на глаза у нее навернулись настоящие слезы. Не иначе, это слово — «кошмар» — затронуло что-то в душе г-жи Хираты, подумал я. Мы лежали на постели, обнявшись, и плакали. Конечно, я не собирался убивать ее. У меня и в мыслях этого не могло быть. Мы были разные люди: она — японка, я — китаец, у нее своя жизнь, у меня своя. Но мы понимали друг друга. Г-жа Хирата, которую я видел в первый раз, поняла то, что никак не доходило до моей тайваньской подруги. Удивительно! Я обнимал ее, и слезы катились у нее по щекам. Казалось, она переживает то же, что и я. Потом она сняла с шеи золотую цепочку и надела на меня. Зачем она это сделала? Не знаю.

Тогда почему я ее убил? Я сам толком не понимаю. Может, потому, что она сняла с головы парик с такой же легкостью, как другие снимают шляпу. Волосы под париком были крашеные, светло-каштановые с белыми прядями. Передо мной была иностранка, не имевшая с Мэйкунь ничего общего.