Книга Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II - Петр Романов

Не одобряла императрица и призывов к расширению российских владений в Тихоокеанском регионе. Екатерина говорила: «Многое распространение в Тихое море не принесет твердых польз. Торговать дело иное, завладеть дело другое».

Екатерина заложила и первый камень в политический фундамент русско-американских отношений, отказавшись помогать Англии в подавлении восстания в ее американских колониях.

Позиция русской власти в отношении Америки от Екатерины II до Александра II оставалась практически неизменной и основывалась на трех главных принципах: а) лучше не владеть, а торговать; б) торговать с выгодой; с) по мере сил использовать в русских интересах англо-американские противоречия.

Именно поэтому отношения между знаменитой Российско-американской компанией, основанной в 1799 году по указу Павла I, и Петербургом всегда складывались сложно, хотя формально компания находилась под покровительством правительства, а в число ее акционеров входил ряд «высочайших особ» (например, Александр I и вдовствующая императрица Мария Федоровна). Власть постоянно упрекала компанию в неэффективности и в том, что она часто подвергает ненужному риску стратегически важные отношения России с США.

Собственно говоря, уже само создание Российско-американской компании было продиктовано попыткой навести хоть какой-то порядок в хаотической и малопродуктивной деятельности различных частных компаний в Северной Америке. Сам за себя говорит тот факт, что отправной точкой указа Павла послужил доклад Коммерц-коллегии «О вредности многих в Америке компаний». Объединение усилий имело свои плюсы и минусы. Хаоса стало меньше, зато начали набирать силу все негативные последствия монопольного права Российско-американской компании на операции в этом регионе.

В советскую эпоху часто говорилось о том, что Российско-американская компания служила своего рода ширмой для царского экспансионизма. О том же во времена «холодной войны» нередко писали и американцы. Госсекретарь США Джон Фостер Даллес, например, утверждал, что «…именно русский царь Александр I и его деспотические союзники в Европе стремились в начале прошлого века установить контроль над западной частью Северной Америки».

И советские, и тогдашние американские идеологи лгали.

Есть множество примеров, когда Российско-американская компания действительно пыталась заставить правительство обеспечить политическое прикрытие своим коммерческим проектам, стремясь распространить свое влияние в глубь Американского континента, но всякий раз получала из Петербурга отповедь вполне в екатерининском духе. Когда в 1825 году руководители компании известили центр, что собираются строить крепости «на северо-западном берегу Америки по Медной реке от морского берега внутрь земли», то получили из Петербурга по прямому распоряжению Александра I «…строжайший выговор за неприличность как самого предложения, так и выражений, с тем чтобы они беспрекословно повиновались распоряжениям и видам правительственным, не выходя из границ купеческого сословия».

Не менее энергично центр отверг и идею присоединения к России Гавайских островов, где бурную деятельность от имени Российско-американской компании развил некто доктор Шеффер, наладивший самые тесные контакты с местными племенами и их вождями. В Петербург даже направили документы, доказывающие, что «король Томари письменным актом передал себя и все управляемые им острова и жителей в подданство» российскому императору.

Отвечая на предложение, МИД писал руководству компании:

Государь император изволит полагать, что приобретение сих островов и добровольное их поступление в его покровительство не только не может принести России никакой существенной пользы, но, напротив, во многих отношениях сопряжено с весьма важными неудобствами.

Купцы преследовали свою выгоду, политики свою. Петербург всеми силами стремился поддерживать со своим стратегическим союзником США добрые отношения, и это казалось гораздо более важным, нежели дивиденды Российско-американской компании.

Известный указ Александра I, подписанный им в сентябре 1821 года, определявший границу русских владений в Америке по 51-й параллели, территориальных прав США тогда не затрагивал. Государственный секретарь Джон Адамс в ноябре 1822 года по этому поводу вполне откровенно заметил, что для США неважно, «дойдет ли Россия до 55-й или до 51-й параллели, – этот вопрос затрагивает в первую очередь Великобританию».

Гораздо важнее в тот момент американцам представлялся вопрос не о параллелях, а о милях, поскольку царский указ, принятый по настойчивой просьбе Российско-американской компании, запрещал иностранным судам приближаться к русским владениям ближе, чем на сто так называемых итальянских миль. Русские промышленники, озабоченные действиями американских контрабандистов, незаконно торговавших с местным населением пушниной, оружием и спиртным, считали, что таким образом они сумеют защитить свои интересы.

Царский указ вызвал в Вашингтоне раздражение и протесты, поскольку наносил ущерб не только контрабандистам, но и вообще всем американским торговцам, работавшим на Аляске. Адамс заявлял, что «Соединенные Штаты не имеют собственных притязаний выше 51-й параллели, но… оспаривают экстравагантное намерение запретить иностранным судам приближаться к побережью…»

Как видим, речь шла о торговле, а не о политике, хотя и политические декларации на фоне обнаружившихся торговых разногласий, естественно, не заставили себя ждать. Характерна в связи с этим публикация, появившаяся осенью 1822 года в бостонском журнале «North American Revue», где говорилось:

Несмотря на дружественные отношения, существующие между Соединенными Штатами и Россией, мы рассматривали бы как серьезную опасность наличие на нашей западной границе грозного населения, подданных честолюбивого и деспотического правительства; и все почтение, которое мы испытываем к великому лидеру Священного союза, не возбуждает в нас желания быть свидетелями более близкого проявления его величия и силы.

В этой статье можно легко обнаружить не только раздражение, вызванное самим царским указом, но и в более широком плане те настроения и мысли американского обывателя, что и легли в основу всей доктрины Монро. Политики в Вашингтоне очень точно уловили желание американцев, оттеснив возможных соперников, оставить весь континент за собой, в зоне собственных колониальных интересов.

Среди потенциальных соперников американцев Россия стояла не на первом месте. Англичане действовали на американском Севере куда более напористо и агрессивно. Иначе говоря, появился или не появился бы на свет указ Александра I, американская политическая элита доктрину Монро все равно бы сформулировала. Американское общественное мнение просто дозрело до этой доктрины. Это прекрасно поняли в Петербурге, поэтому абсолютно спокойно, если не сказать равнодушно, к ней отнеслись.

Русский представитель, информируя Петербург о доктрине Монро, вполне трезво оценил документ, понимая, что его главной целью является желание «застолбить» для американцев новые зоны влияния на континенте. Латиноамериканский раздел доктрины русский представитель метко охарактеризовал как блеф и пропаганду. Никто на Латинскую Америку в тот момент нападать не собирался, и уж тем более США не были готовы своей грудью защищать колумбийцев или перуанцев. О том, что доктрина не носит конфронтационного характера по отношению к России, убеждал российскую власть и американский представитель в Петербурге Генри Мидлтон. Докладывая Адамсу о своей работе, Мидлтон, в частности, писал: