Книга Одна осень одного королевства - Анари Хони

Мари улыбнулась, потянув спутника за собой, подальше от лагеря вагантов, где вовсю играла весёлая музыка, в сырую лесную чащу.

– Ты так смущаешься от того, что я хвалю тебя? – хмыкнул Вильгельм, когда девушка наконец остановилась, убедившись что от посторонних взглядов их скрывает старая водяная мельница и несколько метров пожелтевшего бурелома.

– Я не привыкла к похвале, – ответила Мари, повернувшись к нему лицом, – и не знаю, как правильно на неё реагировать.

– Поблагодарить и поверить, что ты лучшая из лучших, – усмехнулся он в ответ.

– Эта твоя тактика? – она рассмеялась. – Вот почему ты так самоуверен?

– А ещё у тебя прекрасный, завораживающий смех, – правитель взял её за руки, глядя в глаза без тени улыбки на лице.

– Нет-нет! – она замотала головой. – Я не смогу сделать всё как нужно, это слишком меня смущает.

– И когда ты смущаешься, мне хочется прикоснуться к твоим раскрасневшимся щекам.

– Ты делаешь это специально? – девушка наконец взглянула в глаза собеседника, стараясь сдержать стеснительную улыбку.

– И когда ты смотришь так, – Вильгельм сделал маленький шаг вперёд, почти прижавшись к ней, – я вижу живой огонь в твоём взгляде. И это заставляет моё сердце биться быстрее.

Мари закусила губу, не в силах противиться разыгравшемуся на лице багрянцу и не решаясь поднять взгляд выше тонких губ, обжигающих её лицо прерывистым дыханием.

– Я не могу передать словами, что чувствую, когда сжимаю твои руки, – Вильгельм прислонил её ладони к своей груди. – Когда ты так близко, мне кажется, что слова вовсе не нужны. Ты ведь тоже чувствуешь это? – губы почти коснулись её лица, Мари затаила дыхание, едва различая его шёпот за бешеным биением собственного сердца. – Ты чувствуешь?

Он не стал дожидаться ответа, руки сами собой обвили плечи девушки, зарылись в мягкие волосы, сковывая её тело, будто в страхе, что нескромный поцелуй оттолкнёт её. Но желание сопротивляться и на долю мгновения не посетило её мыслей – Мари лишь крепче прижалась к возлюбленному, забыв о приличиях и манерах, не вспоминая о том, что он сам не хотел повторять их недавней «ошибки».

Воздуха не хватало, и в груди билось, заставляя сердце то замирать, то вновь сходить с ума, необъятное чувство обладания самым желанным даром небес – взаимностью. Вильгельм каждой клеточкой своего тела ощущал, как его собственные мысли, будто сливаются с мыслями раскрасневшейся избранницы, переплетаются, вливаются друг в друга и бурлящим потоком горячей страсти накрывают обоих, сметая стыд и предрассудки, увлекая за собой в вихрь инстинктивных желаний и неутолимой жажды вожделенного тепла.

– Прости, – прошептал он, едва дыша и продолжая покрывать поцелуями шею девушки. Та лишь невнятно простонала что-то, проведя рукой по коротким волосам спутника и сжимая в кулаках его рубашку. – Прости… Я снова не держу себя в руках, – их губы встретились, и Вильгельм на миг потерял ход здравых мыслей, поддавшись очередной волне пылающего в теле «голода».

Фибула, тихо звякнув, разомкнулась, и серая накидка мягко легла на ворох палых листьев. Мари не стала сопротивляться властным движениям возлюбленного, прижавшего её к себе и быстро опустившего на шерстяную «постель», когда горячие пальцы бесцеремонно забрались под её одежду, скользя по коже и до боли сжимая тело. Она лишь крепче и крепче сдавливала дрожащими ладонями его спину под плотной тканью рубашки.

– Прошу тебя, – вновь зашептал Вильгельм, едва сдерживая себя, чтобы не начать рвать на ней одежду. – Прошу, останови меня… Скажи, что не хочешь этого, и я остановлюсь.

Мари лишь прерывисто вдохнула, не в силах произнести и слова в кипящем потоке мечущихся мыслей и желаний.

– Скажи, – он с рычанием впился в раскрасневшиеся губы, едва не кусая их от, с трудом сдерживаемого, животного влечения и тут же поднялся на руках над замершей спутницей. – Скажи!

Он смотрел в испуганные, но всё ещё затуманенные страстью глаза, до боли сжимая кулаки, из последних душевных сил взывая к собственному здравому смыслу и совести.

– Скажи хоть что-нибудь! – его гневный крик окончательно вывел спутницу из оцепенения, она моргнула и ещё сильнее закусила губу.

– Я, – девушка отвела взор. Внутренний голос, пробиваясь сквозь стук обезумевшего сердца, нашёптывал правильный, но вовсе не честный ответ. – Я не хочу, – Мари прижала руки к груди и отвернулась, стараясь скрыть смущение, вновь напомнившее о себе, подступившим к лицу жаром.

– Прости, – Вильгельм сел рядом с ней, переводя дыхание и глядя в землю. – Я сделал тебе больно… Я этого не хотел.

– Мне не больно, – произнесла она отрешённо, но тут же взглянула на спутника с укором и, совсем раскрасневшись, выпалила: – Мы ведь можем расстаться навсегда! Почему даже сейчас ты боишься?!

– Поэтому и боюсь, – их взгляды встретились, и Мари замерла, поглощённая его печальным пониманием. Он будто хотел высказать всё, что творится сейчас на душе, поделиться всеми взметнувшимися вновь страхами и надеждами, но верил, что эти мысли видны все до единой в его глазах, переполненных трепетной тревогой и нежным предвкушением, жертвенной и бескомпромиссной любовью.

– Ты хотел научить меня фехтовать, – неуверенно улыбнулась девушка, принимая его чувства и смиряясь с выбором спутника.

– Да, – он беззвучно облегчённо вздохнул, увидев её невысказанное согласие, и поднялся на ноги, протягивая руку Мари, поёжившейся от холодного дуновения ветра. – Идём, найдём какую-нибудь полянку. Времени у нас немного.

* * *

Ночь двадцатая.

Когда за спиной осталось добрых пять десятков миль, и лошади начали задыхаться от усталости, беглецы наконец остановились. Оставленные ими следы казались настолько очевидными, что монахи даже засомневались в успешности плана, но всё же понадеялись, что в суматохе погони преследователям не придёт в голову размышлять над немудрёной тактикой врага.

Спрятав лошадей в деревушке, расположившейся на краю густого леса между двух тоненьких речушек, у местного сердобольного священника, беглецы отсиживались в заросшем овраге у дороги, поджидая появления погони. Конечно, посланные за ними стражники могли разделиться и пройти множество других дорог, но если бы кто-то по оставленным следам добрался и в эту глушь, это дало бы надежду, как минимум на то, что меньше преследователей останется на души правителя и его спутницы.

Далёкое уханье сонных, сытых филинов то и дело заставляло монахов нервно оборачиваться, оглядываясь по сторонам. Ночная тишина и усталость рождали призрачные отзвуки голосов и топота конских копыт, и путники поминутно обменивались вопросительными взглядами, пытаясь понять, померещилось ли им в очередной раз или наконец появилась за поворотом дороги пара-тройка всадников. Когда небо начало светлеть, пряча за тяжёлой пеленой облаков восходящее солнце, а на лес опустился сизыми клубами густой туман, по сырой утоптанной земле вдоль лесной кромки пронёсся целый отряд воинов в облегчённой броне. Судя по форме, отряд был выслан из самой столицы, а лошади бежали довольно резво. Видно, их сменили в пути, возможно не в первый раз, исходя из времени задержки. Но то, что сюда добралось столько солдат, явно свидетельствовало либо о том, что отрядов было выслано не менее пяти – именно столько больших развилок встретили монахи на своём пути, либо о том, что преследователи оказались не очень умны и действительно пошли по единственному следу. В планы Анкэля входило заставить стражников думать, что похищенную графиню везут к единственному морскому порту страны, расположенному там, где море самым краешком касается земель Ладлера в юго-восточной его оконечности, и откуда свободные путешественники могут за определённую плату увезти беглецов хоть на край света, не оставив никаких следов. И монахи с молитвенной надеждой верили, что план сработал.