Книга Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - Эрик Ларсон

При ближайшем рассмотрении Выставочная компания потеряла намного больше. Будь она готова в самом начале, то есть в июне 1892 года, заключить контракт, а не ждать почти шесть месяцев, колесо было бы готово к работе уже 1 мая. Выставка не только потеряла свою 50-процентную долю дохода, который колесо могло бы принести за эти пятьдесят два дня – она потеряла выручку, полученную от общего числа людей, воспользовавшихся аттракционом, которую колесо, вероятнее всего, обеспечит и которая была так необходима Бернэму. Вместо этого полтора месяца колесо стояло как живая реклама незавершенности выставки.

* * *

Сомнения в безопасности работы колеса все еще оставались, и Феррис делал все возможное, чтобы рассеять их. В рекламном буклете указывалось, что даже полная загрузка пассажиров «так же скажется на плавности и скорости движения, как если бы вместо людей их места в вагонах заняли мухи» – сравнение весьма неучтивое. Далее в буклете говорилось: «При сооружении этого величайшего колеса все мыслимые и немыслимые опасности были предусмотрены, а их вероятность проверена расчетами».

Но Феррис и Гронау выполнили свою работу очень хорошо. Конструкция была настолько изящной и в ней настолько умело и виртуозно была использована прочность тонких стальных связующих элементов, что колесо казалось неспособным выдержать прилагаемые к нему нагрузки. Колесо, возможно, и было безопасным, но таковым оно не выглядело.

«По правде говоря, оно кажется слишком легким, – заключил осмотревший его репортер. – Существуют опасения, что тонкие стержни, которые должны удерживать всю эту огромную массу, слишком слабые, чтобы справиться со своей задачей. Никто не может не думать о том, что произойдет, если сильный порыв ветра, вырвавшийся из прерии, обрушится на боковую поверхность сооружения. Окажутся ли тонкие стальные стержни в состоянии удержать не только огромный вес всей конструкции и 2000 пассажиров, которые могут оказаться в вагонах, но еще и давление ветра в придачу?»

Ответа на этот вопрос пришлось ждать три недели.

Поднимающаяся волна

И вдруг они стали приходить… Энтузиазм, который Олмстед чувствовал во время своих путешествий и от которого сейчас остались лишь следы, казалось, начал, наконец, оживать – причиной этому явилась возросшая численность посетителей Джексон-парка. К концу июня, даже несмотря на то, что железная дорога не снизила стоимость проезда, среднее число ежедневных платных посещений выставки за месяц увеличилось более чем вдвое, достигнув 89 170 человек – печальный итог мая составлял 37 501 ежедневное посещение. Но все равно до 200 000 ежедневных посещений, о чем поначалу мечтали устроители выставки, было еще далеко, хотя тенденция роста внушала надежды. Отели, расположенные в части города между Петлей и Энглвудом, начали, наконец-то, заполняться. Кафе на крыше Женского павильона теперь ежедневно обслуживало две тысячи человек, в десять раз больше, чем в день открытия. Результатом этого явилось то, что общий объем мусора превысил возможности системы его сбора и вывоза, основными элементами которой были дворники, спускавшие огромные бочки со зловонным мусором вниз по трем лестничным пролетам, по которым поднимались и спускались посетители выставки. Дворники не могли пользоваться лифтами, потому что Бернэм приказал с наступлением темноты выключать их, поскольку электроэнергия была необходима для вечерней иллюминации выставки. Не зная, как избавиться от скопившихся и распространяющих зловоние отходов, управляющий этим кафе соорудил на крыше мусоросборник и предупредил, что будет сбрасывать мусор прямо на газон, над которым Олмстед буквально трясся.

Бернэм отменил свой приказ.

Выставка стала настолько привлекательным местом, что одна дама, миссис Лусиль Родни из Галвестона, штат Техас, прошла пешком вдоль железнодорожного полотна тысячу триста миль, чтобы попасть на нее. «Не называйте ее больше Белым городом на Озере, – писал в журнале «Космополитен» сэр Уолтер Безан, британский историк и романист, – это Мир Грез».

Даже Олмстед сейчас казался счастливым, хотя причин для недовольства у него было немало. Он по-прежнему не оставил намерения создавать у посетителей первое впечатление о выставке с помощью центрального входа. То, что его идея была отвергнута, писал он в своем критическом обзоре, составленном для журнала «Инланд аркитект», «значительно снизило» общую ценность выставки. Хотя он сразу же пояснил, что говорит об этом «совсем не ради жалобы», а руководствуясь желанием дать профессиональный совет тому, кто столкнется с подобной проблемой. Он все еще стремился к тому, чтобы Лесистый остров оставили, наконец, в покое, а поэтому категорически осуждал незапланированную привязку к уже спроектированному ландшафту зданий, необходимость в которых возникла вследствие дополнительных контрактов. Следствием этого, писал Олмстед, явились «разрывы перспективы и нарушения пространства, предназначенные для облегчения нагрузки на глаза; ведь изначально на острове практически отсутствовали постройки выставки, требующие постоянного зрительного внимания». Результат такого воздействия на ландшафт, писал он, «оказался плохим».

Однако в целом он был доволен, особенно тем, как шло строительство. «В действительности, – писал он, – я думаю, что наиболее благоприятным и ободряющим обстоятельством можно считать то, что многие способные люди, имеющие техническое образование, получили возможность обрести работу, быстро сформировать производственные структуры, способные совместно выполнять крупные проекты, качественно и в короткие сроки. Считаю нелишним сказать и еще об одном заметном обстоятельстве, а именно о том, что было очень мало зависти, ревности и агрессивных выходок, что мы имели возможность наблюдать в процессе работы над этим проектом, и так должно быть везде».

Говоря о следующем обстоятельстве, он имел в виду Бернэма: «Слишком высокая оценка не может быть отнесена ко всей отрасли – уместнее указать на умение и такт того, кто руководил всеми нами и обеспечил достигнутый результат».

* * *

Посетители приходили на выставку, надев свои лучшие наряды, в которых обычно ходили в церковь, и вели себя на удивление примерно. За шесть месяцев работы выставки «Колумбийская гвардия» произвела всего 2929 арестов, в среднем примерно по шестнадцать арестов в день, в основном за нарушение порядка, мелкие хищения и карманные кражи. Воры-карманники вольготнее всего чувствовали себя в толпе, собиравшейся вокруг тех или иных экспонатов выставки. Охрана выявила 135 бывших осужденных, которые были немедленно удалены с территории выставки. Ею было выписано тридцать штрафов за пронос «кодаков» на выставку без соответствующего разрешения и тридцать семь штрафов за несанкционированную фотосъемку. Охрана провела расследования происхождения трех человеческих эмбрионов, обнаруженных на территории выставки; «нападение на посетителей» детектива агентства Пинкертона, совершенного в павильоне «Тиффани», и «неприличной выходки одного из зулусов». В своем официальном рапорте на имя Бернэма полковник Райс, командир «Колумбийской гвардии», писал: «С учетом того, что на выставке работали десятки тысяч сотрудников, а число посетителей измерялось миллионами, следует признать, что наш успех был феноменальным».