Книга Молотов. Тень вождя - Борис Соколов

Желание это во мне настолько сильно, что я дам подписку в том, что буду активно бороться с контрреволюцией и, время от времени, буду давать информации о студенческих настроениях.

Клянусь Вам, что я ни в чем не виноват и желаю только одного — учиться, учиться и учиться.

В. Мирошниченко

С. Богучаны (Красноярского края), метеорологическая станция. Валерию Артуровичу Мирошниченко.

Письмо В. А. Мирошниченко П. С. Жемчужиной (Молотовой)

Глубокоуважаемая Полина Семеновна.

Простите, что, хорошо зная Вас, но не будучи знакомым с Вами лично, осмеливаюсь писать это письмо и обращаюсь к Вам с одним важным делом.

Живя в Москве, я неоднократно бывал в одном из домов, где бывали и Вы, — словом, у меня имеются знакомые, общие с Вами, для своего дела я мог бы, при желании, прибегнуть к их любезному посредству, но я не хочу делать этого, чтобы не быть обвиненным впоследствии в том, что я-де прибегаю к чьей-то протекции; нет, я хочу обратиться сейчас непосредственно к Вам по двум причинам: во-первых, потому, что Вы — чрезвычайно чуткий человек и поэтому поймете меня скорей, чем кто-либо другой; во-вторых (и это самое главное), потому что дело мое, с которым я к Вам обращаюсь, настолько необычно (как с чисто бытовой, житейской стороны, так и с точки зрения общественной), что требует срочного «хирургического» вмешательства со стороны Вячеслава Михайловича; а уж если мне обращаться к его помощи, то к кому же другому мне обращаться, как не к Вам, когда Вы, прочтя мое письмо — я оставляю его незапечатанным, — сможете передать его Вячеславу Михайловичу лично, в домашней обстановке, минуя его бесчисленных секретарей? Сам я с Вячеславом Михайловичем не знаком, но из отзывов о нем (моих вышеуказанных знакомых) как о человеке я знаю его с самой прекрасной стороны. В том, что Вячеслав Михайлович примет личное участие в моем деле и сделает все, чтобы снять с меня чудовищное обвинение (которое мне предъявил Подольский) и дать мне возможность продолжать учебу, — я не сомневаюсь ни одной минуты.

Возможно, что письмо мое по многим причинам вызовет в Вас недоумение и заставит строить некоторые догадки и предположения. Я предвижу это. Но... «Гора с горой не сходятся, а человек с человеком всегда сойдутся...», говорит русская пословица, и если это верно, то верно и то, в чем я убежден так же, как в том, что завтра и послезавтра будет светить солнце, что в самом непродолжительном времени, когда я снова буду в Москве, я обязательно увижусь с Вами лично (сноска: Больше даже скажу: я почему-то уверен — и это не фатализм, — что, будучи всесторонне образованным, я могу быть для Вас (как директора крупного предприятия) весьма полезным во многих отношениях человеком; Вы же, узнав меня лучше, примете участие в моей судьбе: дело в том, что у меня, по мнению многих

компетентных лиц, исключительный по красоте и силе голос; в одном из заявлений, поданных на имя Вышинского, я даже указывал на это как на смягчающее в моем деле обстоятельство и просил последнего оказать мне содействие в деле моего поступления в рабочую оперную студию ГАБТа или Московскую Консерваторию, ссылаясь на то, что таких голосов, как у меня, очень мало и что поэтому я могу принести колоссальную пользу социалистическому строительству. Однако, ввиду того что это заявление, как и все другие мои заявления, опять-таки прошло через руки Подольского, то последний, конечно, не преминул сделать так, что заявление до Вышинского не дошло, не выйдя дальше стен Бутырского изолятора. Неудивительно поэтому, что ответа и на это заявление, как и на все прочие, не последовало) и все Ваши недоумения и догадки моментально отпадут: я расскажу Вам все, так как не думаю делать из того, что может вызвать эти последние, какой-то секрет.

За время с 26 апреля 1936 г. (т. е. со дня моего ареста) по сегодняшний день я столько выстрадал, так изменился и морально, и физически, что никакие описания не смогут Вам дать даже отдаленного представления о том, что мне пришлось пережить.

Глубокоуважаемая Полина Семеновна, я хочу, чтобы Вы хоть на минуту вошли в мое положение; оно, поистине, трагическое: мне уже 35 лет; колоссальных трудов мне стоило поступить в Московский Текстильный Институт; т. е. еще 1-2 года, и мне уже, по моим летам, никуда нельзя будет поступить; восстановление себя в правах студента МТИ и продолжение учебы, так незаслуженно прерванной, — задача всей моей жизни; вне учебы для меня нет жизни. Если мне этой возможности не представится, то мне останется только одно — умереть. Сделайте же для меня все, что я прошу, умоляю Вас! Ведь я совершенно невиновен, клянусь Вам.

Буду чрезвычайно счастлив, если Вы удостоите меня своим благосклонным ответом и хотя бы в коротенькой открытке, официально (как лицо, стоящее во главе крупного предприятия) известите меня, что письмо мое Вами получено.

Настоящее письмо написано мной в двух экземплярах: один будет передан Вам лично, а другой будет отослан по

почте, на случай, если, по каким-либо причинам, не может быть передан лично.

Пользуюсь случаем, чтобы засвидетельствовать Вам чувство своих глубочайших преданности и уважения.

В. Мирошниченко

С. Богучаны (Красноярского края), метеорологическая станция. Валерию Артуровичу Мирошниченко.

В молотовском архиве сохранилась справка по делу Мирошниченко, составленная его секретарем:

«Мирошниченко В. А., 35-ти лет, беспартийный.

Выслан в село Богучаны Красноярского края. Бывший студент Московского текстильного института по факультету художественного оформления тканей.

Пишет на имя В. М. и отдельно на имя П. С.

Будучи одарен хорошим голосом, часто выступал в самодеятельных концертах с русскими и неаполитанскими песнями.

Как-то в общежитии, во время разговора об итало-абис-синской войне, в шутливом тоне назвал себя на этом основании «итальянцем».

В результате заявления, сделанного студентом Кузнецовым, был 26 IV-36 г. арестован и в недопустимой форме допрашивался следователем Бутырского изолятора Подольским.

Был обвинен, как бывший «белый» (хотя у белых не служил) по статье 58-10 за агитацию в пользу итальянского фашизма.

Просит дать возможность возобновить занятия в институте и привлечь к ответственности Кузнецова и Подольского.

Предлагает свои услуги в качестве осведомителя о студенческих настроениях.

В случае невозможности продолжения учебы грозит покончить самоубийством».

На этой справке Молотов наложил резолюцию: «т.т. Вышинскому, Ежову на рассмотрение».

Молотов направил справку о деле Мирошниченко «на рассмотрение» Вышинскому и Ежову, но оно осталось без

последствий, по крайней мере благоприятных, для его корреспондента. Одного молотовского слова для освобождения бедняги студента оказалось недостаточно. Да и студент был человеком в высшей степени наивным, витавшим в облаках «чистого искусства». Одна просьба к Вышинскому посодействовать его карьере певца чего стоит!