Книга Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920-1970 гг. - Олег Гончаренко

В конце 1952 года генерал-майор В. Г. Харжевский был назначен председателем Общества галлиполийцев и возглавляющим объединение частей и групп 1-го армейского корпуса, а полковник А. И. Горбач – председателем Главного правления. С целью привлечения в ряды галлиполийцев русской молодёжи, 8 июня 1958 года председатель РОВСа генерал А.А. фон Лампе утвердил дополнение к Уставу Общества. Согласно этому дополнению, несовершеннолетние дети и внуки галлиполийцев и действительных членов Общества получили право зачисления в Общество членами-соревнователями по письменному заявлению их родителей или опекунов. Причём при достижении 18-летнего возраста эти молодые люди, при их желании, получали и права действительных членов Общества. Помимо этого, безусловно нужного, изменения в Уставе, открывавшего двери в Общество галлиполийцев перед русской патриотической молодёжью, генерал фон Лампе утвердил ещё одно дополнение, относившееся к галлиполийским знакам. Теперь каждый галлиполиец ещё при своей жизни имел право ходатайствовать о наследственной передаче нагрудного знака с надписью «ГАЛЛИПОЛИ 1920–1921» одному из своих детей, по его личному выбору, независимо от пола и возраста. Разрешение на наследственную передачу знака выдавало Главное правление Общества.

В 1958 году Правление отдела Общества галлиполийцев во Франции выступило с инициативой соорудить на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, где уже были погребены многие белые воины, копию Галлиполийского памятника. Памятник этот воздвигнут в Галлиполи в 1921 году на могилах воинов 1-го армейского корпуса генерала Кутепова руками самих галлиполийцев. Но впоследствии он сильно пострадал от землетрясений 1939 и 1940 годов. Необходимые для сооружения нового памятника средства были собраны среди членов РОВСа и Общества галлиполийцев, разбросанных по всему свету. И вот, наконец, это свершилось. 2 июля 1961 года на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, в присутствии председателя РОВСа, многих галлиполийцев и других белых воинов, проживавших в Париже, а также представителей многочисленных организаций, состоялось торжественное открытие и освящение памятника, представляющего собой уменьшенную копию галлиполийского. В отличие от первоначального монумента, разрушенного в Галлиполи, новый памятник посвящён не столько памяти галлиполийцев, сколько всех без исключения белых вождей и воинов, сражавшихся за честь и достоинство России. Забота о его сохранении легла на отдел Общества галлиполийцев во Франции.

Обособленность Гвардии в эмиграции продолжилась и в наши дни, поддержанная историками-энтузиастами и частью потомков ее чинов. И поныне в XVII округе Парижа, в доме № 9 на авеню Карно, существует «Гвардейский союз», представляемый современными энтузиастами. Это значит, что тонкая нить истории, связывающая прошлое Гвардии и ее настоящее, не прервалась, и Бог знает, возможно, именно с нее когда-нибудь и начнется возрождение славных полков в новой возрожденной России будущего.

8.2. Монархические традиции военной эмиграции в исторической перспективе новой истории

…В преддверье Второй мировой войны, как показывают многочисленные документальные источники, военная эмиграция усиленно обсуждала вопросы смысла своей деятельности на протяжении двух десятилетий в изгнании. Причиной горячей полемики, вспыхнувшей с новой силой в конце 1930-х годов, стало отношение русских к своему историческому будущему, а именно: осознание роковой ошибки отречения от монархической формы правления, сломавшей основу многовекового уклада отечественной общественной жизни и выкинувшей из пределов страны огромное количество населения. В первые годы эмиграции мыслители и философы русского зарубежья пытались осмыслить возможности, предоставленные временной изоляцией от советской жизни, позволявшие эмиграции воссоздать в своей среде оптимальные формы правления и выработать соответствующую программу, которая бы позволяла в кратчайшие сроки после падения власти интернационалистов вернуть страну в русло созидательного государственного строительства.

Обсуждения и дебаты на зарубежных съездах, приводившие к дальнейшим расколам в эмигрантской среде, создали тем не менее предпосылки для осознания частью эмиграции ряда важных моментов. В частности, крушение России императорской стало не следствием нежизнеспособности самодержавного строя или личных качеств императора, якобы не сумевшего распорядиться, а результатом ряда первопричин, среди которых особое место принадлежало всем тем, кто, находясь на государственных постах, командуя фронтами и составляя основу политической жизни страны, попустительствовали искусственному развалу самодержавного института власти.

Эмигрантские исследователи «февральской катастрофы» отмечали высшую точку ослабления непоколебимой преданности царскому престолу тех, чья общественная деятельность и род занятий как раз предполагал её.

Преданность подданных самодержцу некогда превратила раздробленные удельные княжества в могучее государство Российское, ибо царь являлся равнодействующей основной силой, точкой опоры всех сторон народной жизни.

В течение XIX века из сознания общества «выпала и потускнела эта преданность Царскому престолу… Одного царя заменяли другим, но никому и в голову не приходила мысль о возможности уничтожения или искажения самой царской власти. Все понимали, что без Престола невозможно существование русского народа и невозможна его нормальная жизнь… У нас в 1917 году наши сановные революционеры больше всего добивались именно того, чтобы был изменен строй государственной жизни, им ненавистно было Самодержавие, они хотели его заменить конституцией, а затем и республикой. Они были неудовлетворенны не столько личностью Государя, сколько ненавидели строй государственной жизни, выражаемый Самодержавием… Это был поистине заговор против души русского народа. Заговор блестяще удался, и осуществление его в жизни принесло нам то, что мы имеем сейчас»[199].

Этот отрывок из статьи келейника митрополита Антония (Храповицкого) характеризует трагический общественный опыт, приведший с окончанием Гражданской войны в эмиграцию миллионы соотечественников.

Целый год беззащитная царская семья, претерпевая неслыханные оскорбления и лишения, находилась под охраной случайных людей: солдат, начальствующих над ними лиц, и была перемещаема без суда и следствия из одного узилища в другое. Попытки её освобождения были смехотворны, путались в бесконечных заседаниях и обсуждениях, время оттягивалось под предлогом нехватки денег. Армия, вернее, её первые добровольческие дружины, была брошена на подавление частностей. А те немногие части, преданные своему государю и готовые отправиться на его спасение в Сибирь, обманным путем были заверены старшими военачальниками в его полной безопасности и отвлечены в бессмысленных маневрах между Кубанью и Доном под невнятными лозунгами борьбы за демократию.

Полный политический коллапс и принимавшая угрожающий размах анархия и проникновение чужеродных элементов во власть собрали в рядах белых армий как приверженцев республиканского строя, так и поборников монархии, сплотившихся перед лицом единого врага, но это и предопределило в конечном счете само поражение Белого движения и последующую «эмиграцию несогласных». Если возврат к монархическим принципам гарантировал скорое восстановление порядка в стране, ибо базировался на веками проверенных практиках, то переход к республиканским формам грозил лишь усугублением смуты, в силу отсутствия достаточного опыта его апологетов в деле успешного восстановления государственной жизни. В рядах белых армий не оказалось численного перевеса сторонников парламентаризма, но много просто осторожных лиц, боявшихся повлиять поддержкой монархистов на отмену мифических «завоеваний революции». Эти люди, вопреки здравому смыслу, все еще находились под ложным впечатлением неких великих социальных преобразований, которые принесли две революции, и, будучи изгнанниками, инерционно продолжали верить, что и в их судьбах свержение традиционного строя сыграло некую освободительную роль. Иначе как гипнотическим помутнением сознания это состояние трудно назвать. Страх потерять неприобретенное или прослыть ретроградом, смущение от позднего прозрения – вот совокупность чувств многих людей, далеких в силу своей воинской службы или рода занятий от политики, составлявших множество единого организма эмиграции. Осознание утраты самодержавного строя, как стержня сильной русской цивилизации, и искреннее чувство собственной вины за попустительство врагам русской государственности частично возникнет в эмиграции лишь в 1930-е годы, и приобретет формы позднего раскаяния в мемуарах в начале 1960-х.