Книга 100 великих тайн Библии - Анатолий Бернацкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вторит ему и французский богослов Жан Кальвин (1509–1564), говоря: «Сыну Божию быть таким изнеженным и слабым, чтобы изнемогать до кровавого пота от страха смерти, – какой позор!» Правда, позже он говорит совсем другое: «Должен был Иисус в Агонии бороться лицом к лицу со всеми силами ада, с ужасом вечной смерти, погибели вечной для Себя самого: иначе жертва Его за нас была бы неполной. Наше примирение с Богом могло совершиться только Его Сошествием в ад».
Б.И. Гладков в свою очередь в названной выше книге об обращении Христа к Отцу пишет следующее: «Но кто же может утверждать, что Иисус ужасался, скорбел и тосковал от страха ожидавших Его мучений? Ведь после того, то есть по окончании гефсиманской молитвы, конца которой мы не знаем, Он молча, без стонов и содроганий, перенес все оскорбления, истязания и самую мучительную казнь? А что божественная природа Его нисколько не ослабила этих мучений, мы знаем из предсмертного возгласа Его: “Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?” (Мк. 15: 34) Следовательно, не страх предстоявших мучений привел Иисуса в такое душевное состояние, что Он стал молить об отвращении от Него этой чаши».
Б.И. Гладков допускает, что в эти скорбные для Христа минуты дьявол искушал Его. Однако, если предположить, что дьявол уговаривал Иисуса «просить Отца, чтобы миновала Его чаша страданий, то это значит признавать, что Иисус, обратясь с такой мольбой к Отцу, поддался искушению, а если Он поддался власти диавола хотя бы на одно мгновение, то уже не мог бы считаться Победителем его. К тому же диавол восстал бы сам против себя, если бы советовал Иисусу обратиться к Отцу за разъяснением Своего положения; не к Богу направлять, а от Него отвращать – вот задача духа зла».
Но Иисус это искушение, если, конечно, оно было, отверг так же, как и искушения дьявола в пустыне. Там Он сказал: «Господу Богу… поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4: 10). Ту же покорность воле Божией Он, несомненно, проявил и здесь, сказав: «Не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26: 39).
Лопухин А. П., в свою очередь, в «Толковой Библии» объясняет этот мучительный момент в жизни Христа так: «Спаситель молился о том, чтобы, если возможно, Ему не подвергаться страданиям, которые Он называет “чашею страданий”. Но Он в этом деле отклоняет, так сказать, действие Своей собственной человеческой воли, и желает, чтобы все было так, как угодно Отцу».
В свою очередь, современный писатель В. Тейлор пишет, что «Иисус не стал бы просить, чтобы Его миновала чаша сия, если бы она была лишь Его личным страданием и смертью». Дело в том, что «чаша означает нечто большее, чем просто физическое умирание». В Ветхом Завете она является символом Господнего возмездия за грехи. Уподобив Себя погрязшему в грехах человечеству, Иисус принял на Себя гнев Божий, направленный против прегрешений всех людей.
«Встаньте, пойдем; вот приблизился предающий Меня. И тотчас, как Он еще говорил, приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин. Предающий же дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть; возьмите Его и ведите осторожно. И пришед тотчас подошел к Нему и говорит: Равви! Равви! И поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его» (Мк. 14: 42–46).
Суд Синедриона. Повинен смерти. Художник Н.Н. Ге. 1892 г.
Так евангелист Марк описывает финальную сцену в Гефсиманском саду. Почти аналогичными словами рассказывают о взятии Христа под стражу евангелисты Матфей и Лука.
Однако совсем по-иному излагает эту сцену евангелист Иоанн: «Итак Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием. Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете?
Ему отвечали: Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его. И когда сказал им: это Я, они отступили назад и пали на землю.
Опять спросил их: кого ищете? Они сказали: Иисуса Назорея. Иисус отвечал: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого» (Ин. 18: 3–9).
Схваченный врагами, Иисус без тени страха произносит: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня» (Мф. 26: 55).
Как же повели в это время преданные соратники Христа – апостолы? Удивительно, но этот момент евангелисты описывают по-разному.
Так, в представлении Матфея эта сцена выглядит так: «И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо.
Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?» (Мф. 26: 51–53).
Похожими же словами описывает эту сцену и Марк. Лука со своей стороны вносит в этот эпизод дополнительные подробности: «И один из них ударил раба первосвященникова и отсек ему правое ухо. Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И коснувшись уха его, исцелил его» (Лк. 22: 50–51).
Еще больше детализирует момент взятия Христа под стражу Иоанн. Помимо описания отсечения уха рабу он еще называет и действующих лиц этой сцены: «Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо; имя рабу было Малх. Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин. 18: 10–11).
Если проанализировать эти стихи евангелистов, то можно заметить, что, в отличие от Иоанна, у Луки действия Петра Христос не осуждает. Впрочем, как и на Тайной Вечере, где Он на предложение апостолов: «Господи! Вот у нас два меча. Он сказал им: довольно» (Лк. 22: 38). Можно предположить, что Он даже благословил применение силы.
Этот парадокс в Евангелиях трудно объяснить с позиций здравого смысла, поскольку Иисус всегда проповедовал «непротивление злу насилием». Он кажется неразрешимым. Но вот что по этому поводу пишет Д. Мережковский в уже знакомой нам книге «Иисус Неизвестный»: это противоречие «как столько других подобных, разрешилось бы для нас, если бы мы поняли, что Иоанн и здесь, по своему обыкновению, обнажает религиозную душу истории; переносит невидимое, внутреннее, в видимое, внешнее; то, что происходит в вечности, в мистерии, – в то, что произошло однажды, во времени, в истории».
Иоанн ставит перед экзегетами еще одну проблему, свидетельствуя, что на гору Елеонскую Иуда, «взяв когорту, а у главных священников и фарисеев – служителей, приходит… с факелами, светильниками и оружием» (Ин. 18: 3).
Если знать, что римская когорта объединяла полтысячи воинов и это их количество представляло весь гарнизон Антониевой крепости, то невозможно поверить, что все они отправились вслед за Иудой арестовывать Христа. Да и кто позволил бы им это сделать? Конечно же не Пилат. Ведь сама идея пленения Иисуса принадлежала иудейским властям, и прокуратор ни в коей мере не согласился бы играть с ними в одни игры. К тому же об этом походе Пилат узнал только утром.
