Книга Битва за Балтику - Владимир Шигин

Все решилось через несколько дней, когда списки членов общества любителей словесности передали императрице. Никого прощать Екатерина на сей раз намерена не была. Всех членов собрания немедленно лишили должностей и велели убираться из столицы в деревни. Что касается Тучкова, то, дойдя до его имени, императрица лишь посмеялась:

– Этого молодого человека не трогайте. Чего его наказывать, когда он и так уже на галерах!

Из записок Тучкова: «Я надеялся, по крайней мере, пробыть до весны в Петербурге; но едва успел укомплектовать роту мою, как в марте месяце 1790 года велено было мне, присоединяя еще другую, выступить сухим путем и идти через Выбрг паки в Фридрихсгам». Все, погулял капитан, теперь пора снова воевать!

Часть третья. Преодоление

Глава первая. Подвиг Фридрихсгама

Зима с 1789 на 1790 год была не в пример предыдущей переменчива. Морозы чередовались с оттепелью, да такой, что ревельский рейд большую часть зимы был свободен ото льда.

В политике никаких перемен к лучшему пока не было. По-прежнему продолжалась война с турками, по-прежнему интриговали Англия с Пруссией, а последняя к тому же на границах с Лифляндией держала целую армию. Обеспокоенная всем этим императрица Екатерина говорила в те дни в сердцах:

– Я чувствую себя, как при родах – ожидаю разрешения о мире или тройной войны!

Помимо всего прочего на Балтийском флоте зимой начались повальные болезни среди флагманов. Первым свалился контр-адмирал Ларион Повалишин. Едва приведя корабли в Кронштадт, он прохворал до самой весны. Следом за ним свалился Спиридов. Разом заболели, а может, просто решили отдохнуть в Петербурге от ратных дел обер-интендант Балле и граф Литта. Весьма недомогал и Петр Иванович Пущин. Из здоровых, как всегда, самым энергичным был Круз, да капитан над Кронштадтским портом Ефим Лупандин. В довершение всего Пущин в пух и прах разругался с Крузом. Первый, как известно, всегда отличался желчностью, а второй неуступчивостью. И, если ранее они, несмотря на это, даже дружили, то теперь нашла коса на камень.

Историк В. Головачев пишет: «Едва Круз получил назначение командовать всею выступавшей из Кронштадта эскадрой, как половина забот свалилась с плеч Петра Ивановича Пущина. Но зато и власть его уменьшилась, а вместе с тем явились и великие недочеты в портовом хозяйстве.

Каждый вечер Круз запрашивал своих офицеров:

– Что удалось добыть?

– Отпустили по штату куль худой да балясину чугунную! – отвечали те хмуро.

– Ежели не отдают добром, забирайте силой! – потеряв терпение, велел вице-адмирал. – Не для себя стараемся, для державы!

«Сразу же появились многочисленные и быстрые исполнители его приказов в лице нашей флотской молодежи. Морские офицеры рассыпались по порту и магазинам – сторожили каждую дверь и брали все, что им было нужно. Содержатели магазинов очутились почти под стражею и имели право только брать расписки, но не отказывать в выдачах. Все это оправдывалось требованиями момента и все приготовления к выступлению, на эскадре, пошли гораздо успешнее».

Вторжение Круза и его молодых разбойников в свою вотчину командир порта воспринял весьма болезненно.

– В повелениях у младшего быть мне зело прискорбно! К тому же Круз залезает в мои карманы, как в свои собственные! – Жаловался Пущин графу Чернышеву. – Посему с Крузом я служить не могу и не желаю, и прошу развести нас с ним в разные стороны!

– Да куда я этих двух старых дураков разведу! – сокрушался вице-президент Адмиралтейств-коллегии. – У меня что, для каждого свой флот в кармане имеется?

Пришлось Чернышеву ехать на санках под Рождество в Кронштадт. Вызвал обоих адмиралов.

Крузу он пообещал, что в будущую кампанию он уж точно подерется со шведами, чему Круз сразу обрадовался. Пущину граф Чернышев же объявил, что его сына Ивана он назначил командиром галерного порта. В этом у графа был свой замысел, во-первых, Пущин будет ему после сего назначения лично обязан, а во-вторых, за галерный порт теперь можно было не беспокоиться, так как рачительный отец своего сына никогда в беде не бросит, а всегда поможет и где надо подскажет. После этого граф Иван сказал адмиралам речь прочувственную о дружбе флотской и бутыль водки на стол перед ними поставил.

– Наливай по первой!

Первую и вторую адмиралы опрокинули молча, только исподлобья друг на дружку поглядывали. Оба толстенные, рожи от гнева красные, глаза злющие.

После третьей все обиды друг на друга выложили, кричали и кулаками об столешницу молотили так, что из передней адъютанты заглядывали, нет ли смертоубийства какого. Хитрый Чернышев только молча слушал спорщиков, покуривал трубку, да водку им в стаканы подливал. После шестой адмиралы поугомонились, а после десятой прощения друг у дружки просили и целовались троекратно.

– Слава богу, хоть здесь война окончена! – перекрестился Чернышев, запахивая шубу.

Бухнулся в санки:

– Гони в Питер!

С крылечка командирского дома не твердо стоящие на ногах кронштадтские начальники дружно махали ему вслед руками.

Зимой в Кронштадт пригнали семь тысяч рекрут. Всех их надо было разместить, обмундировать и к весне обучить хотя бы азам морского дела. Опять надо было заготавливать провизию и порох, якоря и артиллерийские станки, не говоря уже обо всем остальном.

Худо обстояло дело с мичманами, некомплект которых составлял более полутора сотен. Деятельный Пущин требовал произвести в мичманы всех гардемарин. Кто хотя бы одну кампанию на море сделал. Адмиралтейств-коллегия упрямилась, полагая, что мало опыта.

– Пусть будут хотя бы малоопытные, чем вообще никаких! А опыт – дело наживное, под ядрами да пулями быстро научаться! У меня уже и сукно белое на мундиры готово!

Настойчивость Пущина была вознаграждена.

– Уж коли и мундиры готовы, то грех будет в офицерстве гардемаринусам нашим отказать! Пущай одевают и радуются! – решили в коллегии.

Пока адмиралы ругались и старались готовить флот к будущей кампании, принц Нассау-Зиген ни с кем не ругался и ничего не готовил. Он отдыхал от ратных трудов и веселился. Для принца в виде особого респекта в Эрмитаже сыграли пьесу Екатерины «Горе богатырь» о короле Густаве. Зиген ни черта в ней не понял, но вместе со всеми хлопал в ладоши и смеялся. Поведение Нассау-Зигена, ни за что не отвечающего и ничего не делающего, но собирающего чины и награды, вызывало зависть и восхищение у молодых офицеров.

– И чего сапогами грязь месить, когда надо делать карьеру, как делает ее принц заморский? Раз – и в дамках! – говорили промеж себя гвардейские офицеры.

Теперь они желали воевать на галерах рядом с принцем, чтобы от его пирога и им кусок достался. В морские офицеры подались и гвардейские сержанты, прикинув, что на суше в эту войну отличиться не так-то просто, как на флоте. В прошлую кампанию гвардейцы уже повоевали на галерах и теперь, подучившись за зиму парусному делу, были тоже готовы вступить на шаткие корабельные палубы.