Книга Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин

— Значит, не от Азарова пришли, — разочарованно протянул человек, и голос у него дрогнул, он втянул воздух, широко раздувая ноздри, и яростный взгляд совсем потускнел, а из глаз скупо выкатились несколько слезинок, скользнули вдоль носа и канули бесследно в серо-пепельных волосах, оставив после себя на грязной морщинистой коже две светлых извилистых полоски.

И столь неожиданной, почти мгновенной, была эта перемена в человеке, что Жигин и Комлев невольно переглянулись, словно хотели спросить друг у друга: чего это с ним случилось?

А человек между тем снова вздернул голову и запел. Странно он пел — без слов; вел плавным голосом тягучий мотив, и глаза теперь у него были закрыты, словно не хотел смотреть на Жигина и Комлева, которые растерянно стояли перед ним, не зная что делать. Наконец Жигин решительно шагнул вперед, собираясь встряхнуть этого лешего за грудки, но тот открыл глаза, резко оборвал свое невнятное пение и нормальным, обычным голосом, словно продолжив нечаянно прерванный разговор, пожаловался:

— Я ведь давно один здесь, одичал. Говорить с самим собой так и не научился, а вот петь для меня — в самый раз. Сам пою, сам слышу, и кажется, что я не тут пребываю, а еще чья-то душа рядом обитает.

— Какого тогда рожна ты сидишь здесь, давно бы к прииску вышел и жил, как все люди живут? — удивился Жигин.

— Нельзя мне, — отозвался леший с протяжным вздохом, — я слово дал, сдержать его хотел, да не вышло. Вы и знать не знаете, что последнюю надежду у меня отняли. Если вы не от Азарова пришли, значит, и надежде моей конец.

Странный получался разговор, мутный, неясный, но Жигин, одолевая нетерпение, не подстегивал, не подгонял лесного лешего, а ждал, когда тот заговорит по сути. Почему-то уверен был, что он обязательно обо всем расскажет: и как в глухомани оказался и почему здесь пребывает столь долгий срок, и как ему удалось не сгинуть посреди морозов и снега.

Не ошибся.

Совсем тихо, почти едва слышно, странный человек сказал, где лежат мешки и лыжи, и попросил, чтобы дали кусочек хлеба. Когда Комлев притащил мешки и отломил ему толстый ломоть от мерзлой краюхи, а Жигин развязал руки, человек принял хлеб в раскрытые ладони, поднес его к лицу и долго нюхал, отогревая дыханием. И снова две одиноких слезинки скользнули по проторенному следу. Хлеб он сосал, отламывая малыми крошками, как леденец. Слизнул языком последние крошки с ладони, вздохнул и протяжно выговорил, почти пропел:

— Сла-а-адко…

— Чем же ты питаешься здесь, если у тебя хлеба нет? — спросил Комлев.

— Петли на зайцев ставлю, рыбу ловлю в озере, чернику-бруснику собираю, грибы варю, тут много чего съедобного, надо знать только… Я знаю… А ты, урядник, знаешь, как твоего пристава зовут?

— Вигилянский его зовут, Петр Ефимович.

— Точно, так и звали, да не дошел я до него, до арестантской дошел и обратно повернул, духу у меня не хватило, а здесь я уж после оказался, своими ногами пришел…

— Ты, братец, не води вокруг да около, — все-таки не выдержал Жигин, — у меня терпенье кончается. Рассказывай по порядку.

— По порядку и рассказываю… Похоже, вы и впрямь не от Азарова, жалко…

Рассказ его оказался коротким и, наверное, именно по этой причине не вызвал у Жигина никаких сомнений. Поверилось сразу — так и было на самом деле.

А было это вот каким образом…

Вольная плотницкая артель под началом Якова Рымарева ходила по большим селам и нанималась на работы — дома рубили, церкви и часовни ставили, мосты через речки прокладывали… Ничем не гнушались, за любое строительство брались. И если уж брались, делали на совесть. Сами на работы никогда не напрашивались, наоборот, за ними ходили, в очередь стояли, иные по несколько месяцев дожидались — только бы рымаревских нанять…

Терпеливо дожидался своей очереди и Азаров, несколько раз приезжавший с Парфеновского прииска. Говорил, что заказ у него будет очень денежный, но каков этот заказ — не рассказывал. Обещался, что все на месте покажет и разъяснит, когда артель на прииск прибудет.

Прибыли.

И в тот же день, даже не дав оглядеться, Азаров велел весь плотницкий инструмент, а также ломы, лопаты и заступы погрузить на волокуши, и маленький обоз тронулся в глубь тайги. Едва-едва продрались на следующий день через чащобу и одолели каменную гряду, где Азаров показал место и объявил наконец-то, что нужно сделать подвал. Особенный подвал — с хитрым входом, и сделать так, чтобы для чужого глаза он был неразличим. И цену назвал. Добрую цену. Плотники, когда услышали, только переглянулись между собой и замерли, ожидая, какое слово скажет их артельный староста Яков Рымарев. Тот раздумывал недолго, по глазам своих товарищей сразу понял, что они с большой охотой готовы взяться за этот подряд, хоть и необычный, зато крепко денежный. И даже предупреждение Азарова о том, чтобы никому не говорить об этом подряде и содержать место строительства в полной тайне, никого не насторожило. Сказано — не говорить, значит, и не будем говорить. В конце концов, не нашего ума дело, для какой надобности приисковый начальник собрался землю рыть и подвал под землей строить. Может, он там солонину хранить собирается.

Здесь же, на месте, Азаров выдал богатый задаток артели и пообещал, что полный расчет получат без всякой задержки, когда он примет работу.

Построили быстро. Как и договаривались — с хитрым входом и так незаметно, что пройдет чужой человек по самому этом входу и ничего не разглядит.

Настало время окончательного расчета. Азаров, не скрывая своей радости, шутил с плотниками, говорил, что таких умелых мастеров поискать надо, еще говорил, что остальные деньги за работу он выдаст завтра на прииске, а сегодня, как водится, выставляет магарыч. Из кожаных мешков, притащенных на волокуше, чего только не достали: и мясо, и пироги, и свежий хлеб, и молоко, и масло — одним словом, всего от пуза. Само собой разумеется, достали и водку с пивом и даже какие-то сладкие наливки, которые и не стоило бы за столько верст тащить — кто их пить здесь будет? Но, как оказалось, выпили — до капли, размахнувшись в кураже после долгой и тяжелой работы. И водку, и наливки, и даже пиво, которое следовало бы оставить на похмелье. Но утром с похмелья не маялись, потому что не проснулись плотники, остались лежать там, где повалил их пьяный сон. Один лишь артельный староста Яков Рымарев очнулся, его, похоже, спасла любовь к коровьему молоку. Он еще до гулянки, не удержавшись, выпил свежего молочка в изобильном количестве. Может быть, и по причине могучего здоровья, но отрава, подсыпанная в водку, в наливки и в пиво до смерти его не добила, хоть и горело все нутро адским огнем, а голова разламывалась от боли. Приоткрыл глаза, пытаясь понять, что с ним случилось, и увидел, что Азаров обшаривал мертвых плотников, вытаскивал у них деньги, которые недавно сам же и выдавал, а затем закатывал мертвые тела, как бревна, на волокушу, подстегивал лошадку, и она послушно тащила жуткий груз до края озера. Там Азаров волокушу переворачивал, спихивал мертвеца на зеленую ряску и возвращался обратно, даже не оглядываясь. А чего оглядываться, берега у озера болотистые, не пройдет и часа, как зеленая ряска, булькнув пузырями, снова сомкнется и навечно укроет в глубине покойников.