Книга Роковой поцелуй - Джорджетт Хейер

Граф, усевшись за своим столом, проглядывал какой-то очередной документ, требующий подписи Перегрина.

– Это, мой дорогой Перегрин, то самое, что Бруммель называет обжигающей отравой, которую во множестве потребляют представители низших сословий. Другими словами, это – портвейн.

– Ну, я и сам так подумал, но у него весьма странный вкус.

– Мне очень жаль, если вы так думаете, – вежливо ответил граф. – Как ни удивительно, но вы одиноки в своем мнении.

– О, я вовсе не хотел сказать, что портвейн плох! – вскричал Перегрин, щеки которого вспыхнули. – Я не судья, и вообще считаю, что это первосортное питье! – Он, сделав еще глоток, вернулся к чтению, продираясь сквозь хитросплетения юридических терминов в акте распоряжения имуществом.

Граф же положил локоть на стол и подпер подбородок ладонью, глядя на него.

А слова вдруг как-то странно запрыгали перед глазами Перегрина. Он заморгал и понял, что на него наваливается сильнейшая усталость. В голове у него зашумело, а уши заложило, словно их заткнули ватой. Он поднял голову, прижав руку ко лбу.

– Прошу прощения… я что-то неважно себя чувствую. Внезапное головокружение…. Ничего не понимаю. – Поднося полупустой бокал ко рту, он вдруг замер и с испугом уставился на Уорта. В глазах юноши вспыхнуло подозрение.

А его светлость сидел совершенно неподвижно, безразлично глядя на него. Одна из граненых металлических пуговиц на одежде графа приковала к себе затуманенный взгляд Перегрина, пока он не заставил себя отвести глаза. Мысли юноши путались; он вдруг обнаружил, что любуется снежно-белыми складками шейного платка Уорта. Он сам неоднократно пытался завязать его таким манером, который именовался «водопад», но у него ничего не получалось.

– Я не умею завязывать свой шейный платок таким вот образом, – пробормотал он. – Водо-пад.

– Когда-нибудь научитесь, – ответил граф.

– У меня кружится голова, – прошептал Перегрин.

– В комнате довольно жарко. Одну минуту, я открою окно. Продолжайте читать.

Перегрин с трудом оторвал взгляд от потрясающего шейного платка и попытался сосредоточить его на лице графа, стараясь собраться с мыслями. Лист бумаги, который он держал в руке, выскользнул у него из пальцев и упал на пол.

– Нет! – прохрипел он. – Комната здесь ни при чем! – Юноша с трудом встал на ноги и застыл, покачиваясь. – Почему вы так смотрите на меня? Вино! Что вы подсыпали в вино? Клянусь богом, вы мне за это от-ветите!

Он с ужасом уставился на свой бокал, а в следующее мгновение Уорт уже оказался на ногах и одним быстрым движением скользнул ему за спину, мертвой хваткой взявшись за правую руку юноши, в которой по-прежнему был зажат бокал с вином. Левой рукой он обхватил Перегрина за талию, прижимая его к себе.

Тот сопротивлялся, как сумасшедший, но странная вялость и сонливость одолевали его все сильнее. Задыхаясь, юноша прохрипел:

– Нет, нет, я не буду! Не буду! Вы – дьявол, отпустите меня! Что вы со мной сделали? Что… – Но тут его собственная рука, направляемая ладонью графа, выплеснула остатки вина ему в горло. Казалось, он лишился всякой способности к сопротивлению; он поперхнулся, закашлялся, и комната закружилась у него перед глазами, словно в калейдоскопе. – Вино! – заплетающимся языком пробормотал он. – Вино!

Он еще услышал, как словно издалека до него донесся голос Уорта:

– Мне очень жаль, Перегрин, но другого выхода не было. Вам нечего бояться.

Юноша попытался заговорить, однако не смог; он почувствовал, как его подхватывают на руки, и увидел над собой лицо Уорта, после чего провалился в беспамятство.

Граф, уложив Перегрина на кушетку, стоявшую у стены, ослабил узел его шейного платка. С минуту он стоял и, нахмурившись, глядел на своего подопечного, сжимая пальцами безвольное запястье и не сводя глаз с лица Перегрина. Затем отошел к тому месту, где на ковре валялся пустой бокал, поднял его, поставил на стол и вышел из комнаты, заперев за собой дверь.

В прихожей никого не было. Граф вышел через заднюю дверь на железные ступеньки и спустился во двор. Здесь его лукавой улыбкой встретил грум. Граф, оглядев того с головы до пят, осведомился:

– Итак, Генри?

– Шапли еще не вернулся оттуда, куда вы его отправили, хозяин, а еще, как вы помните, помощника грума вы отпустили на целый день.

– Я не забыл об этом. Вы сделали то, о чем я вас просил?

– Разумеется, сделал все, что вы мне приказывали! – обиженно ответил Генри. – В точности, как всегда! Уж я-то знал, что он не станет отказываться распить со мной бутылочку. «Это кровь Христова», сказал я ему, но богом клянусь, хозяин, он не заметил бы разницы, если бы там была конская моча! Он опрокинул стакан себе в глотку, причмокнул губами, и будь я проклят, если в следующую минуту он не свалился мне прямо под ноги и не захрапел! В жизни не видывал ничего подобного!

– Чем скорее вы забудете о том, что видели, тем лучше, – заметил граф. – Где Хинксон?

– А, этот! – Генри презрительно фыркнул и ткнул большим пальцем себе за спину. – Запрягает лошадей, потому что больше ни на что не годен, да и то проделывает это абы как, ежели хотите знать мнение.

– Не завидуйте, Генри. Вы справились со своей работой очень хорошо, но вы не можете сделать все, – ответил граф и зашагал к конюшне. В эту минуту Хинксон вывел оттуда двух лошадей Перегрина. – Запрягайте этих лошадок, Нед. Неприятности?

– Никаких, милорд, во всяком случае, у меня – то есть, пока нет. Но Тайлер уже начал что-то подозревать на мой счет. Я притворился, будто пьян в стельку, и он решил, что я так и останусь лежать под столом. Однако мне не по себе, милорд; вот истинный крест, не по себе. Средь бела дня – и такое!

– Ну, что я вам говорил, хозяин? – презрительно спросил Генри. – И это слова боксера-профессионала! Лучше бы вы доверили все дело мне. А то слабак от страха уже трясется как осиновый лист. Если вы не будете осторожны, он сейчас примется отпаивать Джема Тайлера с ложечки.

Хинксон в бешенстве обернулся к нему, но грум моментально выпалил:

– Только попробуй меня ударить, и тогда увидишь, что сделает с тобой хозяин! – На неказистой физиономии Хинксона расплылась понимающая улыбка, он метнул извиняющийся взгляд на графа и принялся впрягать лошадей в тильбюри. Генри опытным взглядом окинул затянутую им подпругу, а потом с большим интересом стал наблюдать, как его хозяин и Хинксон укладывают в тильбюри недвижимое тело Джема Тайлера и накрывают его сверху попоной.

Хинксон, подобрав вожжи, угрюмо пообещал:

– Я не подведу вас, милорд.

– Еще бы! Иначе не видать тебе как своих ушей таких денег, которых тебе никогда не платили даже на ринге! И больше никогда не заплатят! – мстительно встрял Генри.

– Когда все утрясется, – заявил Хинксон, устраиваясь поудобнее на облучке и обращаясь к груму, – я вернусь сюда и сверну твою цыплячью шейку, приятель! – С этими словами он, щелкнув вожжами, выехал со двора в переулок.