Книга Мачеха - Мария Халфина

И пошла выкладывать пункты договора:

— Брать из садика Марину буду я, чтобы вам не бегать с работы, высунув язык. Буду готовить обед. На рынок и в магазин будет ходить Саша. Стирка и уборка квартиры теперь Наташина забота. Три вечера в неделю — ваши, два мои. Суббота — ваш выходной, воскресенье — мой. Или наоборот, предоставляю вам право выбора. По утрам на меня не рассчитывайте. Пора и мне испытать, что это такое: полежать утром лишний часок в постели. Отпуск планируйте не позднее июля, потому что на август и сентябрь я уеду к Аннушке в Алма-Ату. И, пожалуйста, Саша, не злись и не груби. Больше я тебе хамить не позволю.

Представляешь? Предъявила ультиматум, вручила ноту и спокойно удалилась на собственную жилпощадь.

И дверь за собой закрыла.

История вторая

Двадцать лет назад это была трехкомнатная коммунальная квартира на три семьи. Анна Яковлевна с дочерью Верой занимала небольшую тихую комнатку в конце коридора.

На двадцатом году Вера вышла замуж, а когда подошло время родиться Витасику, молодые перебрались к Анне Яковлевне, обменявшись комнатами с ее соседом, который очень любил Верочку и охотно пошел на обмен, чтобы дать возможность Анне Яковлевне объединиться с детьми и снять с Верочки заботу о ребенке. Через несколько лет освободилась и третья, большая светлая комната. Зять Николай Сигизмундович к тому времени уже имел ученое звание, ему полагалась дополнительная площадь. Комната осталась за ними.

Квартира была заново отремонтирована, благоустроена, и наконец-то Вербицкие зажили «по-человечески». У молодых была хорошо обставленная спальня. Витасик жил с бабушкой в ее комнатке, а столовая служила и гостиной, и приемной Николая Сигизмундовича, когда к нему приходили его сотрудники по институту. Семь лет назад семья Вербицких неожиданно увеличилась. Приехал племянник Николая Сигизмундовича, единственный сын его любимого старшего брата, который в свое время заменил для Николая Сигизмундовича рано умершего отца.

Игорек, очень симпатичный, воспитанный мальчик, приехал учиться в институт Николая Сигизмундовича. Конечно, невозможно было допустить, чтобы Игорек скитался по общежитиям, он должен был жить в семье дяди, под его руководством и опекой.

Положение создалось критическое. Где-то нужно было поставить еще одну кровать, и мальчику нужен отдельный рабочий стол. Приходилось жертвовать столовой.

Выход из положения нашла бабушка. Она переселилась в кухню, а ее комнату стали называть комнатой мальчиков.

Несмотря на разницу в годах — Витасику было всего девять лет, — мальчики очень дружили и прекрасно уживались в небольшой бабушкиной комнатке.

А в кухне, перегороженной большим старым буфетом, за ситцевой портьерой, получился довольно уютный угол. В него свободно вместилась раскладушка, небольшой столик и ножная швейная машина, с которой бабушка не расставалась.

Правда, кухня была проходная, в нее выходили двери туалета и ванной комнаты, но ведь семья-то своя, что тут особенного?

Тем более, что вставала бабушка раньше всех, чтобы успеть приготовить горячий завтрак и, проводив семью, сразу же приниматься за уборку квартиры.

Все это было семь лет назад. Давно закончил институт и уехал к родителям Игорек, «малыш» Витасик перешел в девятый класс, начала стареть и прихварывать бабушка. Теперь на кухне хозяйничала приходящая домработница Поля.

А сегодня…

— Веруся, сходила бы ты в поликлинику… мой врач Сергей Геннадьевич просил, чтобы ты зашла…

— А что такое, мама? Что случилось? — встревожилась Вера Павловна.

— Да ничего не случилось, его беспокоит моя бессонница. Я ведь, детка, уже полгода спать не могу…

— В чем дело? О чем разговор, уважаемые дамы? — Николай Сигизмундович прекрасно настроен. Дела в институте идут великолепно. Предстоит интересная заграничная командировка. — Так что же стряслось? Чем мои дамы озабочены?

— Мама жалуется на бессонницу, ее врач просил меня зайти к нему в поликлинику.

— Да, бессонница — пренеприятная штука! Сам не раз испытывал, знаю. Но вы, Анна Яковлевна, не должны расстраиваться… Возрастные явления, что поделаешь, дорогая, годы! Мне сорок четыре, а я уже начинаю ощущать груз лет. Нужно, Верусик, сходить к врачу, посоветоваться. Есть великолепные снотворные. Безвредны и действуют радикально. Они не всегда бывают в аптеках, но думаю, что я смогу достать…

— Снотворные может применять тот, кто имеет возможность выспаться, а я этой возможности лишена… — тихо сказала Анна Яковлевна.

— То есть?! — удивился Николай Сигизмундович. — Я вас не понял…

— Я не могу больше жить в кухне… Я устала… мне покой нужен, вы же сами говорите, годы… И на раскладушке я со своими больными суставами больше спать не могу…

Анна Яковлевна через силу улыбнулась:

— Я утром из нее никак не могу выбраться…

— Не понимаю, что же вы хотите?

— Я хочу занять свою комнату. Когда Игорек уехал, я все ждала, надеялась, что вы сами поймете… два года прошло, как он уехал…

— Анна Яковлевна, Виталий уже юноша, и вы сами знаете, как много ему приходится работать…

— Мамуся, что с тобой?! — перебила Вера Павловна. — Просто тебе сегодня нездоровится, у тебя плохое настроение… Ты же так любишь Витасика… Боже мой! Я просто ушам не верю! Успокойся, мама, все можно обсудить, обдумать… Ты знаешь, Коля, сделаем так: эту старую громадину — буфет — давно пора из кухни выбросить. Купим кухонный гарнитур, он так мало занимает места. Закажем хорошенькую легкую ширму для мамы, Витасику купим диван-кровать, а маме поставим ее тахту из Витасиной комнаты, холодильник можно поставить в коридор, конечно, он своим шумом беспокоит маму…

— Верочка… ты пойми! — взмолилась Анна Яковлевна. — Мне покой нужен! Вечером я так хочу спать, а у нас ведь редкий вечер нет гостей… или у Витасика мальчики… в кухне все время люди… до двенадцати, до часу ночи… Потом вы уснете, а у меня сон переломился, я лежу, лежу… господи! Под утро задремлешь, а в семь уже Поля приходит… Витасик душ принимает… потом вы встаете…

— Зато, Анна Яковлевна, с девяти и до пяти часов дня в вашем распоряжении вся квартира, неужели в течение дня вы не можете выспаться?

Анна Яковлевна пристально, с каким-то странным, жестким любопытством смотрела в лицо зятя. Чужое, незнакомое лицо. Неужели это он, любимый зять, честный и справедливый, которого она знала больше двадцати лет?

А Вера? Неужели это она, ее Верунька? Эта чужая толстая женщина — красные пятна на лице, злые глаза… Что же с ними случилось? Как это она не заметила, просмотрела, когда они стали такими…

— В конце концов у вас есть сын… — услышала она холодный и жесткий голос зятя, словно сквозь сон услышала… — Не нравится вам у нас, поезжайте к Александру…

Анна Яковлевна тяжело поднялась и, преодолевая внезапно возникший в ушах острый и резкий шум, сказала, спокойно усмехнувшись: