Книга Спасти СССР. Адаптация - Михаил Королюк

- Да... - голос Владимира прозвучал неуверенно, - пара подростков еще. Первый... Вот: Измайловский проспект, Соколов Андрей, учащийся девятого класса английской школы. Весной прошлого года, после сотрясения мозга, в речи на уроках английского появился отчетливый американский акцент. С осени начал проявлять недюжинные способности к математике.

- Насколько недюжинные?

- Начал изучать программу института.

Минцев чуть заметно пожал плечами.

- В матшколах каждый второй грызет академические курсы. Кроме этого?

- Отец преподает в Военно-медицинской академии.

- Все?

- Все.

- В шлак, - решительно отмахнулся Жора.

На обложку легла зеленая отметка, папка легла поверх дела Кратова.

Жора решительно допил чай, и поставил сверху пустую чашку.

«Ничего», - подбодрил он себя, - «найду. Трое в разработке, три десятка в ближней очереди... Найду. Он где-то рядом, я чувствую».

- Так, - потер он руки. - Давай следующего.

Вторник, 14 февраля 1978 года, день,

Москва, объект «Высота».

- Нет, Юра. Нет, - Брежнев для убедительности прихлопнул ладонью по столу. - Все, вопрос решен.

- Леонид Ильич, - Андропов наклонился вперед и доверительно понизил голос, - политбюро единодушно в своем решении. Мы все просим вашего согласия на награждение. Это очень важный в своем символизме политический вопрос...

В глазах у Брежнева, под тяжелыми набрякшими веками, неожиданно заискрила смешинка.

- Юр, - протянул генсек, чему-то улыбаясь, - я все понимаю. И что Михал Андреич не вовремя загрипповал, и что тебя Костя попросил ко мне по этому вопросу зайти. И, даже, что ты сам искренне за это решение. Но нет. Я обдумал и решил. Все.

Он сцепил ладони перед лицом и поводил большим пальцем по губам, словно о чем-то заново раздумывая, а потом с чуть заметным сожалением повторил:

- Нет.

- Леонид Ильич... - оживился, почуяв слабину, Андропов.

- Дай сюда эту папку, - в голосе генсека неожиданно прорезалась сталь.

Юрий Владимирович тяжело вздохнул и нехотя подчинился.

Брежнев выдернул из папки тоненькую стопочку бумаг. Дальнозорко отставил, проглядывая, а потом с неожиданным ожесточением рванул наградной лист - раз, второй, потом, с усилием, третий. Скомкал, словно лепя снежок, обрывки и отправил ком в корзинку. Следом полетел и проект решения Политбюро. Демонстративно встряхнул ладони и с вызовом посмотрел на Андропова:

- Все!

Тот обреченно вздохнул:

- А с орденом-то что?

- Сдать обратно в Гохран, - решительно отмахнулся Брежнев, - и молиться, чтоб не пригодился.

Юрий Владимирович поджал губу - начало важной беседы сложилось неудачно.

Генсек, что с ним случалось не часто, ошибся - никто не просил Андропова протолкнуть подзависший вопрос. Напротив, это Юрий Владимирович провернул аппаратную многоходовку, поссорившись по дороге (слава богу, не серьезно!) с Устиновым и серьезно задолжав Черненко, и все ради того, чтоб лично уговорить Брежнева на вручение тому ордена «Победы».

И вот на тебе, все впустую! То, что сначала казалось легким капризом, обернулось категоричным отказом. И теперь вместо благодушного коллекционера наград напротив сидел весьма раздосадованный собственной неуступчивостью Брежнев.

- Ну, что там у тебя еще? - генсек нетерпеливо кивнул на две сыто раздувшиеся кожаные папки, что лежали, дожидаясь своего часа, справа от Андропова.

Председатель КГБ озабоченно потер лоб, решаясь. Затем, сказал, словно прыгая с обрыва:

- Леонид Ильич, считаю нужным проинформировать вас об одном важном и весьма необычном деле. Десять месяцев назад по ряду адресов поступили очень необычные письма. Все они были отправлены из Ленинграда и содержали, в числе прочего, информацию, которую, исходя из наших представлений, не мог иметь никто. Вообще никто!

Юрий Владимирович впервые с начала доклада вскинул глаза и поразился: по лицу Брежнева гуляла кривая ухмылка.

- А, - сказал тот, прерывая, - ты, наконец, решил доложить мнеэтот вопрос.

Андропов закаменел, вцепившись в столешницу. Перед глазами взметнулась темная муть. Лицо стремительно побелело, сердце зашлось в стаккато.

- Эй, Юр, - Брежнев встревоженно взмахнул руками, - а ну, воды выпей!

Он торопливо открыл бутылку «Боржоми» и трясущейся рукой наполнил стакан.

- На, - тяжело привстал и наклонился через стол, - быстро пей!

Андропов жадно глотал теплую пузырящуюся жидкость, с отвращением чувствуя, как лязгают зубы по стеклу.

- Уф... - покрутил головой, потом с трудом извлек из брючного кармана носовой платок и промокнул лоб и вокруг рта. С укоризной посмотрел на генсека и глухо спросил: - это что, проверка такая была?

Брежнев, все так же склонившись вперед, с неподдельной тревогой всматривался его лицо.

- Отпустило? Может, врача позвать?

Андропов вяло махнул рукой:

- Нормально. Отпустило.

- Эх, Юра-Юра... - покрутил головой Брежнев и грузно опустился в кресло, - знал бы я тебя чуть похуже... И все! - он остро посмотрел на собеседника, потом веско, с расстановкой сказал: - Нет, не проверка. Но ты учти: отсюда, - и он пришлепнул ладонью по подлокотнику, - видно много.

Генсек похлопал себя по карманам, потом тихо выругался.

- Саша, - нажал кнопку переговорника, - занеси сигаретку, а?

- Леонид Ильич... - в голосе порученца звенела укоризна.

- Давай, давай, - суетливо заторопил его Брежнев, - неси, действительно очень надо.

Блаженно затянулся и насмешливо округлил глаза:

- Да ты знаешь, Юра, сколько раз Романов уже на тебя жаловаться прибегал? Твои ж там попутно в ленинградской парторганизации столько разной аморалки накопали! Он теперь просто уверен, что ты опять под него роешь.

Андропов поморщился:

- Да нужен он мне...

- Знаю, - веско сказал Брежнев, - все знаю. И кто слушок про свадьбу его дочери в «Шпигель» запустил, тоже знаю. Нехорошо, Юра... Нехорошо через западные газеты такое проворачивать - страну позоришь.

Брежнев замолчал, и в наступившей гулкой тишине фигура Андропова в кресле чуть оплыла - так проседает собирающееся потечь мороженое.

Генсек чуть заметно усмехнулся и резко сменил тему:

- А что собрался доложить по этому делу - молодец, хвалю. И за смену моих таблеток тебе отдельное спасибо - помогло. Серьезно помогло.

Андропов потряс головой, словно боксер, приходящий в себя после грогги. Собрался, усмехнулся набок и признался: