Книга Ночной мир - Фрэнсис Пол Вилсон

Причиной всему была скульптура – последнее творение Моки. Единственный предмет в комнате, на который жуки не садились. Они не тронули изогнутые деревянные спицы, как бы выраставшие из стены и дотянувшиеся до самого центра, где они сходились вместе, центра, который являл собой нелепый бугристый конгломерат из кусочков черной и красной лавы. Жуки роились вокруг него, и каждый из них развернулся к нему головой, словно религиозный фанатик в безмолвном преклонении.

А сама сердцевина из лавы... мерцала каким-то пульсирующим желтым светом, в такт с невидимым огромным сердцем.

Только Джек взглянул на нее, как сердцевина исчезла. Но и одного взгляда оказалось достаточно. Джек весь напрягся, потом пополз обратно. Что-то в этой скульптуре – странный свет, который она излучала, притягательность ее для жуков, вообще все увиденное – потрясло Джека настолько глубоко, что он не в силах был все это осмыслить. Это исходило откуда-то изнутри, но не из его личного жизненного опыта, а из памяти многих поколений – чувство опасности, то ли таящееся в закоулках его подсознания, то ли заложенное на генетическом уровне, и от этого он ощутил нарастающий страх, который подсказывал только одно – бежать.

Он отполз от комнаты на достаточное расстояние, потом вскочил на ноги и бросился вон из дома, туда, где в «исуцу» его поджидал Ба.

– Поехали, Ба!

Вьетнамец показал на джип, на котором они приехали из Кахулуи.

– А может быть, нам следует...

– Забудь про это. Нужно бежать отсюда! Немедленно!

Джек плюхнулся на сиденье и, пока Ба вел машину под ливнем, старался унять дрожь. Он боролся со страхом. Он всегда гордился способностью направлять свой страх в нужное русло использовать его. Но сейчас это чувство могло выйти из-под контроля. Он закрыл глаза и, стараясь не обращать внимания на рыбу, барабанящую по капоту и крыше, дышал ровно и размеренно, чтобы успокоиться. И это ему удалось к тому времени, когда Ба проехал большинство ухабов. Но пальцы продолжали дрожать, сказывалось чрезмерное выделение адреналина в крови.

Постепенно чувство страха сменилось разочарованием и угнетенностью. Он потерпел поражение. Калабати солгала ему. А на что еще он мог рассчитывать? Именно он? Ведь он сам лгал большую часть своей жизни. Он мысленно проклинал себя за то, что поверил в перемены, происшедшие в ней. Но она говорила так убедительно.

Вот что он получил, стараясь играть по правилам.

Может быть, им с Ба просто нужно было связать Моки, отобрать ожерелье у него, потом у Калабати и оставить ее здесь, обрекая на скорую смерть от старости. Не то чтобы ему это не пришло в голову, но все его существо восставало против такого решения. Впрочем, сейчас не до этики. Слишком многое поставлено на карту.

Какой теперь вообще смысл возвращаться в Нью-Йорк? Глэкен послал его за двумя ожерельями. А он привезет только одно.

Джек стиснул зубы. Глэкен должен найти выход и обойтись одним ожерельем. Он сделал все, что мог, и теперь должен вернуться как можно быстрее.

Он надеялся, что еще не поздно.

Когда Ба выехал на асфальтированную дорогу в районе Триста семьдесят седьмой авеню, они тут же набрали скорость. Машина мчалась по мертвой рыбе и пучкам морских водорослей.

– Не гони так, Ба, – сказал Джек, – если мы разобьемся, то так никогда и не сядем в самолет, и вся наша поездка окажется напрасной. Если она уже не стала напрасной.

– Я должен вернуться к миссис. Поскорее. Я ей нужен.

Джек видел в слабом мерцании приборной доски хмурое, решительное выражение его лица. Ба тоже был напуган. Но не жуками. Он боялся за семью, в которую был принят. Почему? Почему именно сейчас? Что у них там случилось?

Среда

1. ПОГРУЖЕННЫЕ ВО МРАК

Из передачи радио ФМ-диапазона:

"Фредди: Сейчас одна минута после полуночи. До рассвета осталось чуть больше девяти часов.

Джо: Да, вы уже на полпути. Наберитесь терпения".

~~

Монро, Лонг-Айленд

Алан чувствовал себя вампиром.

Еще бы! Он вел такой же образ жизни. Бодрствовал всю ночь, а днем отсыпался, если мог. Это напоминало ему время, когда он стажировался в больнице, будучи ординатором. Он тогда часто проводил по тридцать шесть часов без единой минуты сна. Но сейчас возраст уже не тот, кроме того, ночное перенапряжение из-за бешеных атак жуков, которые обрушивались на ставни и наружные стены, – не давало покоя днем, поэтому он спал лишь урывками.

Он был измучен, в голове остались лишь самые простые обыденные мысли. Но он не мог поделиться этим с Сильвией. Потому что она была так же истощена. Спала она, свернувшись калачиком в подвале вместе с Джеффи, Мессом и Фемусом, и то если знала, что наверху Алан охраняет все подступы к Тоад-Холлу.

Сейчас Алан заканчивал свой очередной осмотр, объезжая в кресле коридоры нижнего этажа, проверяя свечи и ставя новые вместо тех, от которых остались лишь стеариновые лужицы. Электричество пропало еще днем. Сначала он решил было, что это из-за неполадок на местной электростанции, но потом по радио сообщили, что компания «Лилко» прекратила подачу электроэнергии по всем линиям. В другое время это было бы даже романтично. Но, учитывая происходящее снаружи, о романтике говорить не приходилось.

Сейчас, когда осмотр был закончен, и в каждой комнате стояла новая свеча, Алан расположился в комнате, где они обычно смотрели телевизор, и включил радио. Удивительно, как бедствия меняют привычки человека. Еще неделю назад он и не вспомнил бы о том, что не выключил радио. Но теперь, когда остались без электричества, а батарейки невозможно достать, он не оставлял радио работать даже на лишнюю минуту.

Джо и Фред по-прежнему оставались в эфире. Благослови их Господь. Они вещали хриплыми голосами, порой говоря совершенно бессвязно, трансляция шла с такими перепадами напряжения, что иногда казалось – эти звуки издают одновременно вращающиеся с бешеной скоростью колеса, но все-таки они не поддавались страху. Так же как и большинство из оставшихся у них слушателей.

Так же как и сам Алан.

Жаль только, что они не передавали ду-воп. Они ставили так называемый «классический рок», но Алан считал, что подлинно классический рок – это то, что исполнялось раньше на каждом углу, с прищелкиванием пальцев, задающим ритм, бас-гитарой и простой, свободно льющейся трех-, четырехтактовой мелодией. Вот откуда все это начиналось. Много великих вещей было создано в шестидесятые и даже семидесятые, но все-таки первооснова, духовное начало классики прослеживалось в 1955-м, а после 1964 года, когда британцы стали по-новому интерпретировать классические формулы, все пошло на спад.

Поставили «Восемь миль высоты». Это Алан считал неплохой вещью. Британцы хорошо чувствовали мелодию. Он забылся, слушая соло Мака Гуинна, когда услышал какой-то странный звук, доносившийся из прихожей. Он выключил радио.