Книга Хищники - Максим Шаттам

Фревен понимал, куда она клонит, и он вошел в игру, выступив адвокатом дьявола:

— А не будет ли опасным для общества тот механизм, который не заставляет нас бояться опасности, исходящий изнутри? Нет ли риска в том, что мы сделаемся слишком недоверчивыми по отношению друг к другу, и это ослабит социальные связи, создающие нашу цивилизацию?

— Ну, это слишком извращенная форма такого страха. А если вместо того, чтобы сплачивать нас, он начнет нас разделять?

— Вы не слишком оптимистично смотрите на состояние общества.

Быстрым жестом она указала на лес:

— Эта война делает вас оптимистом? Мы — другие, мы — существа развитые, цивилизованные! Столько лет эволюции, открытий, научных исследований того, кто мы есть, но тем не менее мы решаем наши проблемы посредством таких варварских войн? Даже в наши дни? И сколько же лет будет продолжаться такое дикарское поведение? Через пятьдесят лет мы все еще будем вести войны? А через триста лет? А через тысячу? Мы будем существовать в этом же ритме? Я думаю, что очень поучительно, Крэг, то, что мы видим сами: первая игра, в которую начинают играть дети, это игра в войну. Они учатся убивать друг друга. Это все в нас, хотите вы этого или нет, человек — это хищник. Самый ужасный из всех.

Она перевела дыхание и тихо добавила зловещим голосом:

— Все это деструктивное поведение не могло бы сохраниться при таком духовном и моральном порабощении в течение стольких лет эволюции. Но, если оно живет по мере того, как у человека предков намного больше, чем у всех видов животных на земле, несмотря на ограничения, способствующие развитию цивилизации, тогда надо реально смотреть на вещи. Все сводится к очевидному. Эти психопаты, такие люди, как убийца, которого мы ищем, находятся среди нас не случайно. И не надо этого отрицать. Они несут сообщение.

Энн с грустью смотрела на белый горизонт.

— Это сообщение о том, что в мире господствует вид, который может сохраниться только благодаря способности удерживать свое звериное превосходство. А чтобы и дальше царствовать на земле, нам надо оставаться чудовищами.

— Если я правильно понял, вы утверждаете, что страх благоприятен для человека, что мы должны отдавать себе отчет в своей звериной сущности и что осознание этого приводит нас к… неприятию самих себя как личностей. Надежды, так необходимые для нашего развития, станут очень мрачными; как не перестать любить себя и бороться за выживание вида, когда выясняется, что он представляет собой нечто чудовищное? Боюсь, что при такой динамике произойдет возврат к первичному — к доведенному до крайности индивидуализму и к получению личных удовольствий при снижении способности к сопереживанию… Это же характерно для действий убийц, которые нас преследуют? — мрачно заключил Фревен.

— Почему бы и нет? Они показывают то, что нас ждет. С самого начала этой войны я оглядываюсь вокруг себя и делаю странные выводы. На самом деле прежде я бы сказала: здравые. Все люди в той или иной степени подвержены неврозам, это очевидно. Все мы несовершенны для того, чтобы выжить в несовершенном мире. С помощью войн люди справляются с такими сильными эмоциональными напряжениями, при которых их неврозы постепенно берут верх над их воспитанностью и цивилизованностью. Войны — это ускорители эволюции инстинктивного поведения. И все, что я вижу каждый день, вполне согласуется с моими убеждениями.

Фревен молчал. В том, что она говорила, он узнавал свои собственные рассуждения. Она открыла глаза, вот и все. Это страстная увлеченность, которая ждет только впечатлений от текущей жизни, Энн тщательно анализирует и так сильно раскачивает ее, что она меняет свое направление. Его пальцы сильно сжали руль автомобиля. Но это не все. Она сказала: мы все подвержены неврозам, а ее сила состоит в умении использовать свои. Она не случайно затеяла этот разговор по поводу своего жестокого отца, это было как бы резание по живому.

— А если человечество придет к тому, чтобы делать, как вы? — спросил он. — Найти в себе силы противостоять собственным травмам детства, чтобы из них черпать энергию?

Энн повернулась, чтобы посмотреть в лицо Фревену.

— Этого недостаточно, — холодно возразила она. — Использовать свои темные стороны, чтобы они стали светлыми, говорить на тайном языке чудовищ — все это еще не значит, что ты освобождаешься из потемок своей души.

— Тогда что? Значит, мы обречены, такова мораль вашего анализа?

Энн провела рукой по лбу.

— Найдем того, кто убил Ларссона и Конрада, — устало проговорила она. — Может быть, тогда и найдем ответ.

Фревен отвел взгляд от дороги, чтобы посмотреть на молодую женщину. Она завлекла его в эту беседу, чтобы не говорить о себе самой, о своем трагическом детстве, догадался он. Она совсем не сказала о том, что же произошло два года назад такого, что побудило ее осознать свое влечение к расследованию преступлений. Фревен понял, что она никогда не расскажет об этом. Это ее тайна.

В ее волнении он увидел то, что предчувствовал с самого начала: она окуналась в расследование не для того, чтобы больше узнать об убийцах или даже о человеке вообще. Она это делала для себя. Чтобы знать, кто она.

Она надеялась, что, изучая бездны души убийцы, сможет осветить глубины собственной души. Какими бы глубокими они ни были. Какими бы ни были первопричины.

И тогда Фревен понял, почему они так близки. Он это чувствовал, но никогда не выражал словами.

Они преследовали одно и то же создание.

Их человеческую природу.

64

Быстро наступали зимние сумерки, солнце спешило озарить лес, быстро скатываясь в другую часть света, чтобы уступить место ночному холоду.

Фревен вернулся ночью. Маттерс ждал его в тепле палатки с чашкой горячего кофе. Он коротко поздоровался с медсестрой и без предисловий доложил:

— В соответствии с вашими указаниями мы вернулись утром на поляну, чтобы осмотреть место преступления. В выпавшем снегу было практически невозможно обнаружить пригодные для исследования следы. Кроме… следов ботинок самого Конрада, и Донован нашел прикрытое, но не утрамбованное углубление. Оно прикрыто свежим снегом. Кто-то положил на землю предмет или прямоугольную подставку, размером двадцать на пятнадцать сантиметров, глубиной примерно десять сантиметров.

— Есть предположения, что это могло быть?

— Монро считает, что это ящик для боеприпасов, а Донован думает, что это большая книга.

— А вы? Что вы об этом думаете?

Фревен знал, что у его сержанта хорошая интуиция.

— Я… Само место заставляет меня думать, что это снаряжение убийцы. Мне кажется, что он принес туда то, что ему требовалось для каждого из его убийств, и это находится в небольшой коробке или стальном ящике, как называл этот предмет Монро. Именно в нем преступник хранит… свои инструменты.