Книга Ученица чародея - Галина Манукян

– Госпожа, мадемуазель Абели Мадлен Тома де Клермон-Тоннэр.

Мысленно осенив себя крестом, я прошла в голубую комнату с громадными гобеленами в золоченых рамах. В кресле восседала сухопарая пожилая дама в темно-синем платье с серыми вставками, шитыми серебром. С высокого седого парика струились на плечи тонкие, как паутинка, кружева. Мадам обернулась, и в бликах солнечного света сверкнули в ушах бриллианты, словно крупные капли талой воды, скопившейся на сухом, заиндевевшем от мороза дереве. Я присела в глубоком реверансе, не смея поднять глаза:

– Ваша милость…

– Подойдите ко мне, дитя, – голос графини де Клермон был сух и безразличен.

Я покорилась, размышляя, что значит сумеречного цвета облако, окружающее даму. На ее вытянутом лице навечно застыла маска высокомерия. Мешки под глазами и дряблая желтоватая кожа выдавали плохое здоровье. Старая графиня поднесла к глазу монокль и посмотрела на меня с любопытством, но не с бóльшим, чем проявляют к щенку, случайно забежавшему на крыльцо.

– Прелестна, – удовлетворенно заметила она.

Я расправила плечи, не собираясь терять достоинство перед аристократкой, и сказала:

– Ваша милость, я осмелилась нанести вам визит, узнав, что вы меня разыскивали. Не скрою, эта новость вызвала у меня удивление. Однако я поспешила предстать перед вами, дабы выказать уважение высокочтимой тетушке моего бедного отца.

Графиня лениво откинулась на спинку кресла. Ее лицо не выражало ни радости, ни довольства, как можно было бы ожидать. Она продолжала рассматривать меня, а затем сказала, вальяжно растягивая слова:

– Да это так, юная мадемуазель, я искала вас. Увы, мне доложили, что вы спешно покинули монастырь Сен-Сюльпис после посещения вашей матери. Она забрала вас?

– Нет, сударыня. Матушка лишь предупредила меня о том, что отец впал в немилость у короля, и велела уехать. Сама же она отправилась в Новые Земли, опасаясь, что гнев Его Величества распространится и на нее.

Графиня скривилась:

– Ах, какая глупость! Будто кому-то было дело до презренной содержанки!

– При всем уважении, мадам де Клермон, я бы попросила вас не говорить так о моей матери, даже если отчасти вы и правы, – нахмурилась я.

Несмотря на мое двойственное отношение к маман, подобного выпада я снести не могла. В моем животе разгорелся огонь, щекоча красными языками позвоночник. Если бы не напутственная речь мадам Тэйра, я бы тут же развернулась и ушла. И вдруг даже сквозь двойной кокон я почувствовала дискомфорт под правым ребром. Старая графиня поморщилась от боли и, видимо, тотчас вспомнила о святом Петре с ключами от рая.

– Простите, милочка, – с едва уловимой толикой сладости в голосе, проговорила она, – я понимаю, родителей не выбирают. Но где же вы были все эти годы?

– Я жила в Сан-Приесте в семье сестры моей матушки, Моник Дюпон. Она была добра ко мне и приютила сразу же.

– Мило. Чем же вы занимались, дитя мое? Надеюсь, вы не делали ничего, порочащего ваше доброе имя?

Ах, как же захотелось непринужденно выругаться в ответ и заявить, что я с удовольствием развлекала заезжих торговцев в таверне! Но я любезно улыбнулась:

– О, нет, ваша милость. Я помогала тетушке с воспитанием детей, а также в делах по хозяйству. Я была одной из лучших на занятиях по домоводству в монастыре, и полученные умения сослужили мне немалую пользу.

– Что же ваша тетушка, она богата?

– Совсем нет, мадам. Жизнь в Сан-Приесте была нелегка. Муж моей тетушки – ремесленник средней руки, однако дела пошли плохо, и эту зиму мы жили почти впроголодь. А потому я надеялась, что моя образованность поможет мне найти работу секретаря или гувернантки в какой-нибудь благопристойной семье.

– Работу?! – возмущенно вскинула тонкие брови графиня и тут же снисходительно улыбнулась: – Впрочем, в вашем положении иметь подобные чаяния весьма благоразумно, дитя мое. Присядьте!

Я покорилась, сев на краешек бархатного кресла.

– Вы добрались до Парижа сами? – поинтересовалась графиня, словно пытаясь меня уличить еще в чем-то.

– Нет, ваша милость, незамужней девушке не пристало путешествовать одной. Я приехала в сопровождении прабабушки и на ее средства. Также нас любезно согласился сопровождать помощник купца первой гильдии мсьё Огюстен Марешаль, который направлялся в столицу по коммерческим делам.

– Ваш жених?

– Нет, этот благородный молодой человек лишь добрый знакомый, испытывающий большой уважение к моей почтенной родственнице.

– Ах, это хорошо, – кивнула графиня. – Отчего же вы пришли ко мне одна, без спутников?

– Дабы не обременять вас обществом незнакомых людей другого сословия.

– Весьма благоразумно с вашей стороны!

Похоже, я нравилась графине де Клермон все больше. Мне же она была противна. Однако я скромно улыбалась и думала о восточном ковре под ногами мадам, об изящном орнаменте на панелях за ее спиной, о банте на ее груди, украшенном бриллиантовыми подвесками. Иначе моя неприязнь к хозяйке была бы столь явной, что вряд ли бы мне предложили остаться.

– Ваша милость, известно ли вам что-либо о моем бедном папа́? – спросила я. – Его участь меня чрезвычайно волнует!

– О, Франсуа-Жозеф, ваш отец, никогда не отличался осторожностью. Он по сю пору в Бастилии.

– Что же он сделал настолько противного воле короля? Есть ли надежды на освобождение?

– Этот вольнодумец был настолько глуп, чтобы зачитать сатирический пасквиль в салоне мадам де Трюффе. Четверостишие стоило ему трех лет жизни в застенках. Одному Богу известно, сколько еще…

– Что же он написал? – всплеснула я руками.

– Помилуйте! Я не стану повторять безумства, – проворчала графиня, – и вам не советую даже вспоминать об этом!

– Но неужели самолюбие Его Величества было так уязвлено, что никак нельзя вымолить прощение?

– Супруга вашего отца не настолько любит его, чтобы бросаться в ноги королю, как Диана де Пуатье. К тому же такие дела при дворе давно решаются лишь через мадам де Ментенон, у коей та не в фаворе.

– Ах, я бы кинулась в ноги мадам де Ментенон, только скажите, где ее найти! – я сложила молитвенно ладони. – Никто не должен томиться в тюрьме из-за четверостишия!

– Неужели вы сохранили к отцу нежные чувства? – изумилась графиня.

– Да, – совершенно искренне ответила я. – Хотя, признаюсь, в моей душе живет и некоторая обида за то, что он покинул меня в детстве. Возможно, это была не его вина…

Святая Клотильда! Похоже, я попала в нужную точку, ибо, кашлянув, графиня де Клермон заерзала и отвела глаза. Пауза затянулась. Наконец, мадам встала и подошла ко мне. Я также встала, помня об этикете.

– Мадемуазель, насколько я понимаю, вы остались без средств к существованию? – произнесла она.