Книга Преобразователь - Ольга Голосова

И теперь, садясь в поезд, Петя с тоской представлял себе, как Павел, то есть Илиодор, посмотрит на него, и что скажет про одежду, и как предложит денег, «чтоб не позорился». И небось проверит потом, пошил ли себе Петр этот чертов (ой, прости, Господи) подрясник.

И Сергей – эта «угроза человечеству»… Петр вытащил из кармана сплетенные папой четки и принялся шептать: «Господи, помоги. Господи, прости. Господи, вразуми. Господи, помилуй». Петя совершенно не знал, что он должен был делать, чтобы спасти всех. Он просто хотел так, чтобы была воля Божия. Но он не знал – как это.

В приемной владыки ангелоподобные юноши в светском сидели в Интернете, подшивали в папки документы и маневрировали по коридорам, разводя по кабинетам протоиереев и журналистов.

На вопрос «Вам назначено?» Петя промямлил, что его послал протоиерей Виталий по срочному делу. Секретарь исчез за дубовой дверью, потом возник снова и, скептически оглядев мешковатого семинариста, приоткрыл перед ним проход, изогнувшись по форме проема.

Петя ступил на персидский, подаренный каким-то муфтием на братской встрече последователей авраамических религий ковер и – замер. Впереди за письменным столом времен Чаадаева сидел брат-владыка и глядел на него поверх ноутбука с откушенным яблоком. «Дабы помнить о причине грехопадения», – шутил Павел-Илиодор, когда заявлялся с серебристым аппаратом к родителям.

– Ну что, довел всех? – поинтересовался митрополит и отъехал в кресле, чтобы лучше видеть Петю.

Петя подошел ближе и поклонился. Брат легким взмахом благословил его и показал на стул.

– Целоваться не буду. Обойдешься. Небось опять весь в кошачей шерсти – мой келейник потом до ночи рясу чистить будет. Садись, садись. Давай рассказывай, чего опять начудил. В общих чертах я в курсе – мне уже позвонили, – брат кивнул на черный стеклянный мобильник. – Давай, я вразумлю тебя по-архиерейски.

Петя потянул шею: воротничок, застегнутый под горло, вдруг стал тесным.

– Я… Я просто все рассказал, а они разозлились.

– Представляю себе. Ты, вообще, зачем в эту историю ввязался? У нас с крысоловами очень, очень натянутые отношения. Мы буквально балансируем между ними и крысами, чтобы не было взрыва. Это чревато войной в Иране и Ливии. Ведь скважины-то – крысиные, а там – мусульмане. А тут ты со своей посконщиной. Как ты только в это попал?

– Нечаянно. Ты же знаешь. Меня побить хотели, а он заступился. Потом… люди погибли. А меня благословили…

– Вот идиоты, прости Господи. Нашли кого. А ты зачем согласился?

– Он мне жизнь спас. А я его выдал. Уж лучше я бы пошел…

– М-да. В этом что-то есть. Другого он бы не подпустил. Хотя, с другой стороны, ну, подпустил он тебя, а толку что? Ты хоть узнал, что они все ищут?

– Они все ищут какие-то инсигнии. Флейту и… Ой. Я понял. Я видел флейту в руках того… полковника… Который… По приказу которого убили Анну. Его все так называли – «полковник». Он взял флейту у Анны. И стал спрашивать Сергея, где медальон.

– А тот? – владыка подался вперед, вперив в Петра черные глаза.

– Тот сказал, что не знает. Его стали… бить. А меня выкинули.

– А полковник как выглядел?

– Седой такой. С зелеными глазами. Не то старый, не то молодой – не поймешь. Он самый страшный… А он полковник чего?

– Неважно. Познание умножает скорби. Спецслужб он полковник. А перстень у него на руке был?

– Я не помню… Подожди, был, кажется. Он махнул рукой, вот так, – Петя показал как, – и на пальце было кольцо. Фиолетовое. Камень, то есть, фиолетовый.

– Да, это он… – пробормотал владыка и откинулся на спинку. – Значит, это он. Ну, да неважно. А женщина? Анна, кажется?

– Ее убили, – Петя вдруг всхлипнул.

– Ты чего? А-а… Понравилась, что ли? Может, тебе уже жениться пора? Все-таки двадцать один год – пора подумать о рукоположении. Погоди, а как? Ты же не женат? Или ты в монахи? Правильно, нам не хватает людей. Жатвы много, понимаешь. Ну да ладно, это мы решим. Сейчас, кстати, раньше тридцати грозятся не стричь. Ну да куда денутся, постригут. Аксиос, так сказать, и все. Я тебя к себе заберу.

Петя смотрел на брата и пугался.

– Кстати, а почему ты в школьном подряснике, да еще и в шерстяном? В этом уже никто не воюет… Шутка. Отец ведь высылал тебе деньги. Проел, что ли? На улице жара сорок градусов, а мой брат разгуливает в зимней одежде, обливаясь потом. Тоже мне блаженный Прокопий, впрочем, тот, кажется, наоборот, зимой в летнем ходил… Не помню, давно Минею не перечитывал. Да, Петр, да.

Владыка выдвинул ящик стола и достал оттуда деньги. Отсчитав, он протянул часть Петру.

– Возьми и не позорься. Сшей себе что-нибудь в греческом стиле, из матового шелка. Удобно и не жарко. Впрочем, извини, погорячился. Ты в шелковой рясе будешь похож на…. на… – владыка прыснул, перехватив взгляд брата. – Ну ладно, сшей простенькое. Льняное, например, – точно жарко не будет. Давай позвоню, тебя там быстро оденут.

Петя покраснел как рак и помотал головой.

– Не надо. Я сам.

– Знаю твое «сам». Накупишь сникерсов и в Макдональдс. Постную картошку-фри жевать. Наверняка еще и одалживаешь всем. Нет, мне не жалко денег. Мне тебя жалко. Бери-бери.

Петя не хотел брать деньги. От брата не хотел. Но потом подумал, что это в нем гордыня говорит. Брат ведь от души дает, ему Петра жалко. Да и стыдно владыке такого брата иметь, как Петя. Ничего, Пете полезно посмиряться. Не умеешь зарабатывать, не умеешь беречь – значит, бери и красней. Хорошо еще, что пока хоть стыдно, – значит, не совсем еще пропал. Петя взял деньги и, неловко смяв пачку тысячных, засунул ее прямо в карман.

– У тебя что, даже бумажника нет? А документы ты где носишь?

– А я не ношу. Зачем? Еще потеряю.

– Тьфу на тебя, Петр. Ты у меня прям как дитя. Ладно, закрыли тему. Возвращаясь к твоей, не побоюсь этого слова, миссии. А может, Петь, ты пойдешь к нему и предложишь ему покреститься? Ты, я смотрю, чувствуешь себя обязанным ему, так и принеси ему благую весть, так сказать. От тебя он примет.

– Ты что, Паш, с ума сошел… Ой, ваше высокопреосвященство…

– Да не сошел я с ума. Может, Господь его спасет?

– Да как же Господь его спасет, если он не человек вовсе? Господь за людей на кресте умер. Это кощунство какое…

– А то ты знаешь, за кого Господь умер, а за кого нет. Ты Богу рамок не ставь. Дух дышит, где хочет. Может, Господь в таинстве его преобразит! И душа его спасется. Ведь доподлинно неизвестно, кто они такие, эти сапд… эти твари.

– Как ты их назвал?

– Да неважно. Заболтался я уже. С утра народ прет. Так что ты, Петь, подумай. Ведь так лучше будет для него и для нас. А то еще в секту уйдет какую или свою организует… Неизвестно, что хуже. Католики не упустят такого шанса.