Книга Ленька Охнарь - Виктор Авдеев

— Метрики у него потеряны, — ответил за воспитанника Мельничук. — Он говорит, пятнадцать. Так и врачебная экспертиза подтвердила.

Заведующая кивнула головой, видно что-то соображая.

— Какое у тебя, Леня, образование?

— Девять классов, три коридора и духовная академия.

— Видите, товарищ Полницкая, какой он остроумный? — насмешливо сказал Мельничук. — Живую козу и ту рассмешит. Может, дружок, еще чего отбреешь? Не стесняйся, мы подождем.

Охнарю вдруг стало неловко. Он поймал живой, испытующий взгляд заведующей и против воли подтянулся, поправил ремень, одернул рубаху.

— В какую группу, Леня, ты хотел бы поступить? — спокойно спросила Полницкая.

— Откуда я знаю? — буркнул он. — Вам с высоких каблуков видней. Что я, с рождения учился подряд, как царский гимназист?

— Хорошо, — обращаясь к Мельничуку, сказала заведующая. — В соответствии с возрастом попробуем направить в седьмую. А там испытания покажут. Хуже то, что Леня поступает весной, перед концом учебного года… да уж сделаем исключение.

Зазвенел звонок. Мельничук стал прощаться: ему пора было на службу. Ушла в канцелярию и Полницкая. Роста она была среднего и туфли носила на низких каблуках.

…За парту в классе Охнарь сел, немного робея. Слишком отвык он от такой обстановки, притом чувствовал себя одиноким. Покосился по сторонам. Лица у всех учеников чистенькие, костюмчики опрятные, одеты разнообразно, каждый по своему вкусу, не то что в колонии — все на один манер; там даже малышей стригут одинаково: «под нулевку».

За годы беспризорничества Охнарь отдалился от «домашних», считал их чужаками. «Мамины детишки», — подумал он вдруг с острой неприязнью, чувствуя себя в новой среде словно репей в цветах.

Урок начался.

Вскоре учитель физики Офенин, тучный человек о большим животом, седыми, ежиком волосами, с красным и важным лицом, вызвал его к доске. Охнарь незаметно пожал плечами, вышел, взял мел.

— Расскажите закон Архимеда, — проговорил учитель важно и сухо.

Весь класс с интересом смотрел на новичка. Охнарь нахмурился, шмыгнул носом, оглянулся.

— Ну, что же вы не отвечаете? — произнес учитель удивленно и, как показалось Охнарю, чуть сердито. — Для начала вопрос я вам задал нетрудный.

Очевидно, вопрос действительно был нетрудный для седьмой группы, многие мальчики и девочки на партах улыбались и всем своим видом показывали, что ответить на него пара пустяков.

— Я вам напомню первые слова: «Тело, погруженное в жидкость…» Ну?

Ленька еще постоял у доски, еще шмыгнул носом, подумал. В отполированной школьной доске он, словно в черном зеркале, увидел всю убогость своих познаний.

Учитель поднялся со стула, подошел к нему.

Вы забыли закон Архимеда или не знали его? В общем, давайте в таком случае решим задачку. Диктую: «Чему равна работа, если путь, пройденный паровозом, равняется пятидесяти километрам, а сила пятнадцати килограммам». Надеюсь, буквенное обозначение вы, конечно, знаете? А — это работа, S — расстояние, F — сила. Прошу решать.

Не дослушав учителя, Охнарь хмуро положил мел и, не говоря ни слова, направился к своей парте. Он вынул из нее кепку, новый дерматиновый портфель и так же молча шагнул к двери.

Офенин едва не выронил из рук задачник.

— Э-э… погодите. Куда же вы?

— Это уж мое дело куда, — весь пунцовый, отрезал Охнарь. — Не к вам в гости, верно? Можете успокоиться — милицию вызывать не придется.

— Но позвольте, товарищ, — даже несколько растерялся Офенин. — Объясните хоть… что случилось? Претензию имеете ко мне? Вы ж учиться пришли? Странный мальчик.

— Ладно, чего там. Я не математик, считаться не люблю.

Охнарь вдруг улыбнулся классу, прощально помахал кепкой.

Наполовину застекленная дверь с мягким звоном захлопнулась за его спиной.

На улице Ленька вздохнул с облегчением. Ему показалось, будто он сбросил смирительную рубашку. Нет, девятилетка — орешек не по его зубам.

«Откуда мне знать, чего там понавыдумывал этот Архамед», — бормотал он по дороге, обиженный, что ему задали вопрос по физике, которую он никогда не изучал. А потом и вообще показалось скучно в школе: будто в клей окунулся. Ученики прилипли к партам, глаза — к книге, язык — к нёбу: помрешь и зевнуть не успеешь. То время, когда Ленька сам жил в семье, почти выветрилось из его памяти. Школяры ему казались сосунками, которые держатся за мамкин подол и не знают, почем фунт лиха. Еще давно, на «воле», Ленька втайне завидовал «домашним» и за это бил их, где мог. А теперь учиться вместе! Здорово это нужно!

На улице стоял теплый, весенний день. Ясно блестели чисто промытые окна Домов, в палисадниках пробивалась молодая щетинистая травка, весело рябили светлые отстоявшиеся лужи, подернутые легким ветерком, подсыхающие тропинки упруго вдавливались под ногами. Над деревянной вышкой пожарной каланчи в мягкой синеве плавно носилась голубиная стая, вспыхивая под солнцем черемуховой белизной оперения. В скворечниках, на голых еще тополях, покрытых набухшими почками, деловито суетились желтоклювые птицы. Маленькие ребята со звонкими криками играли в «чурлюка». Сладко пах влажный, чуть сыроватый воздух; казалось, остановился бы, распахнул грудь и вздохнул так глубоко, чтобы стало радостно на всю жизнь.

И Охнарь словно опьянел. Как всегда весной, его потянуло куда-то далеко, он сам не знал куда, вон к той лиловой дымке горизонта. Захотелось все бросить и уехать шататься — недуг, который излечивает только время. Портфель с учебниками явно ему мешал: Охнарь, недолго раздумывая, сунул его под первое попавшееся крыльцо.

Совершенно довольный собой, насвистывая, Ленька стал гонять в переулке чью-то собаку, затем отправился за город, на Донец. Опавшая после бурного половодья река была покрыта мелкой свинцовой стружкой волн: по ней словно прошлись огромным драчовым напильником. Прутья затопленных верб серебрились пушистыми барашками, а в мутной воде у берега Охнарь впервые в этом году увидел проснувшуюся от зимней спячки бурую лягушку. Ранней весной все лягушки бурые. На склоне пригорка он нашел небольшой, почти безлистный стебель медуницы. Ленька помнил любопытное свойство медуницы: раскрываясь, ее розовые бутоны превращаются в синие цветы.

Солнце ласково пригревало, и Охнарю вдруг пришла в голову сумасшедшая мысль искупаться. Однако вода оказалась такой холодной, что он выскочил из нее, как грешник из зимней купели, и, весь дрожа, проворно залез в штаны и побежал к паромщику на переправу. Там усердно и весело помогал тащить проволочный канат через мутную шоколадную реку, сводил круторогих волов на берег, устанавливал арбы на пароме и ругался с «жинками». Он вспотел, проголодался, но чувствовал себя превосходно: славно поработал! Седоусый дед в облезлой бараньей папахе долго молча и одобрительно посматривал на своего неожиданного помощника, наконец крякнул и радушно протянул ему кисет с тютюном и кусочек газетной бумажки.