Книга Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Очень мило! — заметила Шарлотта. — Мимин, обожаю, когда ты поешь! Ты разучишь эту песню?

— Если мама прежде не выбросит пластинку! — пошутила Эрмин. — Она так смутилась, что эту песню услышали дети. Кстати, есть одна песня, которую я непременно хочу перенять — у Рины Кетти. Такая красивая, волнующая — «Буду ждать тебя».

— Тогда давай сейчас же спустимся, чтобы и я могла послушать, — загорелась вдруг Шарлотта. — Это отвлечет меня от мыслей.

Взявшись за руки, они вышли из комнаты, сбежали вниз по лестнице и присоединились к Лоре и Жослину. Живые и грациозные, внешне они были совершенно непохожи: одна — блондинка с молочно-белой кожей, другая — шатенка с матовым цветом лица. Уже ночь наступила на дворе, а снег все так же шел и шел. На кухне гремела кастрюлями Мирей, и в теплом воздухе витал соблазнительный аромат рагу со свининой.

Стоял последний день 1939 года, последний день хрупкого покоя в стенах этого богатого особняка.

Понедельник, 1 января 1940 г.

Эрмин сдержала свое слово и на следующий день, еще до полудня, надела снегоступы, закуталась потеплее и направилась к дому Маруа. Погребенный под плотным снежным покровом, Валь-Жальбер, как никогда, напоминал поселок-призрак. В голове Эрмин звучало множество новых мелодий. Накануне, уложив детей спать, они еще раз прослушали пластинки «воробышка» Пиаф, Жана Саблона, Рины Кетти и Нинон Валлен.

— «Меня для всех вас нет как нет, никто не скажет мне „Привет!”», — напевала она, поглядывая на здание приходской школы для девочек.

Случай ей благоприятствовал. Симон сгребал лопатой снег с крыльца. Он приветствовал ее улыбкой, но больше не промолвил ни слова.

— Доброе утро, Симон. Пришла пожелать тебе счастливого Нового года, года твоей свадьбы.

Молодой человек отставил лопату и в знак приветствия слегка приподнял шерстяной картуз. Со скорбным видом посмотрев на нее, он сказал:

— Думаю, Мимин, этот тысяча девятьсот сороковой год никому не принесет счастья. А насчет свадьбы еще ничего не решено.

Похоже, опасения и сомнения Шарлотты были не беспочвенны.

Эрмин окинула взглядом правильные черты лица этого взрослого мужчины.

— Что-то у тебя не очень радостный вид, — заметила она. — Спрашивается: почему? Соберись! Если бы я опустила руки, то дни напролет лежала бы на кровати и плакала. Тошан снова уехал, а в Европу их отправят, возможно, не раньше весны, так как из-за льда суда не могут уйти из Квебека.

— Пройдем туда, я тебе все объясню, — пробормотал Симон.

Она пошла вслед за ним к хлеву. В детстве они прятались там, задумывая какую-нибудь шалость или рассказывая друг другу о сокровенном. Шинук фыркнул и заржал: так он обычно приветствовал Эрмин.

— Хорошая лошадка, узнала меня, — с радостью заметила она, поглаживая его по шее.

— Мимин, — начал Симон, — у нас эти праздничные дни получились какими-то не очень радостными. Я не знаю, в чем, собственно, дело — черт возьми! — но у матери что-то не ладится. Отец все время грубит ей, оскорбляет ее. Вчера вечером я даже думал, что он ее ударит. Он снова начал пить.

— О Боже, — вздохнула искренне огорченная Эрмин, — бедная Бетти!

Жозеф Маруа, когда напивался, становился опасным, как разъяренный дикарь. Бывший рабочий был способен на самое худшее. В прошлом его детям доставалось от него: за малейшую провинность им грозила порка.

— А при чем тут Шарлотта? — добавила она. — Вчера ты обидел ее, оттолкнул. Разве она должна расплачиваться за скверный характер Жо?

Молодой человек тут же отвернулся, но она успела заметить смущение на его лице.

— Мне так неприятно видеть ее несчастной, — продолжала она. — Ты вправе отменить вашу помолвку, ты не раз так поступал. Ну а она из случившегося сделала вывод, что ты к ней не испытываешь никаких чувств.

— Но это не так, есть у меня к ней чувство! — воскликнул он. — Шарлотта прелестная, ласковая, веселая и умная. Лучшей жены для меня не придумаешь. Но, на мой взгляд, она ведет себя чересчур настырно. Понимаешь? Не пристало порядочной девушке бросаться на меня, лезть целоваться. Я предпочитаю сам выбирать момент. И потом, у меня тяжело на душе, когда я вижу, как страдает мать.

Взволнованная Эрмин сочувственно положила руку ему на плечо. Она действительно воспринимала его как старшего брата, которого у нее не было.

— Я зайду к вам, навещу Бетти, — сказала она. — А ты сегодня же появись у нас и успокой Шарлотту. Сегодня Новый год, можешь поцеловать ее как следует — никто не осудит. Приведи с собой Мари — пусть поиграет с детьми.

— Там видно будет! Я не решаюсь оставить мать наедине с отцом. Арман сейчас там, но после полудня он пойдет пешком в Роберваль. Его же не привяжешь к дому — он идет на танцы.

Смятение, которое читалось на его лице, было искренним. У Эрмин снова возникло навязчивое ощущение, что в последний месяц все идет наперекосяк, но тут же отругала себя за то, что впадает в пессимизм. Жозеф Маруа никогда не был образцовым любящим мужем. Он считал, что в порядке вещей демонстрировать свою власть, даже злоупотреблять правами главы семьи.

В то же время ей на память пришел так называемый кузен с его странными повадками, который, похоже, бежал из дома Бетти, словно совершивший преступление грабитель. Она даже была уверена, что узнала его, когда выходила из церкви в рождественский сочельник.

— Может, твои родители поругались, а теперь все еще сердятся друг на друга, — возразила она спокойно. — Не можете же вы с братьями всегда быть рядом с ними. Ну, помирятся они в конце концов.

Симон пожал плечами. Поддавшись какому-то непроизвольному порыву, Эрмин поцеловала его в щеку, а он на несколько мгновений с глубокой нежностью прижал ее к себе.

— Мимин, не оставляй меня, ты же мне сестренка, хоть и не кровная, — с благодарностью произнес он.

Она почувствовала, что в его карих глазах вот-вот заблестят слезы, и это ее обеспокоило. Симон был не из слезливых, и впервые он показал ей свою привязанность.

— Что с тобой? — спросила она. — Только не неси всякий вздор, выкладывай все по правде!

— Пропади все пропадом! — усмехнулся он, отпуская ее. — Ничего со мной. Меня торопят с женитьбой, чтобы я жил отдельно от родителей. Ступай, передай наилучшие пожелания маме — она будет рада.

Эрмин не стала настаивать на продолжении разговора. Она повернула за угол, а оказавшись на крыльце под навесом, заваленным свежевыпавшим снегом, сняла снегоступы и постучалась в дверь. В ответ раздался звон посуды, и тут же вышел Жозеф. Лицо у него было багровое, взгляд — бешеный.

— Добрый день, Жо! — пробормотала она.

— Добрый день, — прорычал он, спускаясь по ступенькам. — Иди, посплетничай обо мне с моей женой!

Эрмин вошла в дом. Картина была удручающая: перепуганная Мари забилась в уголок и громко плакала. Ее мать, стоя у плиты, тоже плакала. Пол был усеян осколками битой посуды.